13 ноября - память преподобномученика Евфросина (Антонова)

Преподобномученик Евфросин (Антонов):
имя, возвращенное из забвения

До недавнего времени имя преподобномученика Евфросина оставалось фактически неизвестным даже в тех местах, с которыми была связана судьба святого. Несмотря на общецерковное прославление, о нем не знали ни в Спасо-Елеазаровом монастыре, где он положил начало своего иноческого подвига, ни в Казанской епархии, где протекали годы его монашеской жизни, ни в Аносино, где он явился ненадолго утешением для изгнанных сестер и откуда начал свое восхождение на Голгофу, ни на Волоколамской земле, где смог он на краткое время вернуться к богослужению перед мученической кончиной. Пролистывая 13 ноября страницу календаря с его именем, мы даже не подозревали, что сугубые молитвы поминаемого в этот день святого заложены в фундамент возрождения наших храмов и обителей.
Однако Господь знает, как прославить святых Своих. Спустя 10 лет после издания томик «Житий новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии», в котором было опубликовано краткое жизнеописание святого, попал в руки настоятельницы Аносина монастыря игумении Марии. Информация о доселе неизвестном небесном покровителе Аносина оказалась сколь радостной, столь и неожиданной. Чудесным стечением обстоятельств именно в это время открылись архивные дела, из которых мы узнали о бывших в 1931 году облавах на аносинских сестер, продолжавших жить близ стен родной обители. Так имя преподобномученика Евфросина вплелось во вновь открываемые страницы истории Аносина монастыря. Запрос в Спасо-Елеазаров монастырь поначалу ожидаемо не дал никаких результатов – об иеромонахе Евфросине там не слышали. Однако не прошло и полгода, как Елеазаровские сестры передали нам обнаружившиеся уникальные иноческие фотографии и выписки из послужного списка послушника Илии Антонова – впоследствии иеромонаха Евфросина. Так стало известно о том, что он был не просто рядовым членом братства, но ближайшим помощником и сотаинником преподобного старца Гавриила (Зырянова), более того, его имя с теплотой упоминается в опубликованных воспоминаниях современников о старце. Дальнейшие поиски повели нас в Казанскую епархию, где имя святого Евфросина также до недавнего времени оставалось под спудом забвения.
За последние годы удалось открыть множество новых подробностей, благодаря которым стали прослеживаться очертания его жизненного пути и яснее прорисовываться его духовный облик. Сестры Аносина монастыря, заботливо собрав по крупицам разрозненную информацию, дерзнули представить ее в книге «Преподобномученик Евфросин (Антонов). Имя, возвращенное из забвения», в надежде, что это издание пробудит интерес к образу святого, в биографии которого остаётся еще немало загадок и «белых пятен», и даст импульс дальнейшим исследованиям.
Иеромонах Евфросин, в миру – Илья, родился 15 июня 1885 (по другим данным – 1889) года в деревне Меньшиково Опочецкого уезда Псковской губернии в семье крестьян Антона Кузьмича и Надежды Андреевны Антоновых (в некоторых протоколах указано, что он происходил из духовного звания, однако это, вероятно, ошибка). У Ильи было две сестры – Анна и Пелагея. Родители держали корову и лошадь. Окончив земскую школу (курс народного училища) в городе Опочка, он помогал родителям в крестьянском хозяйстве, а когда ему исполнилось шестнадцать лет, нанялся в работники к купцу[1].
30 сентября 1910 года Илья Антонов поступил послушником в Спасо-Елеазаровскую пустынь Псковской епархии. Он, как и многие желающие спасения, был привлечен сюда подвигами преподобного Гавриила (Зырянова). С 1908 года старец жил в обители, настоятелем которой был его духовный сын, архимандрит Иувеналий (Масловский), впоследствии архиепископ, священномученик.
Схиархимандрит Гавриил заприметил искреннего юношу, отличавшегося смирением и любовным отношением к окружающим, облек его в рясофор и принял на послушание келейником. Таким образом молодой послушник получил возможность быть сотаинником старца, свидетелем его монашеского подвига и помощником не только в непритязательном быту, но и в старческом окормлении. С первых дней монастырской жизни послушник Илья особенно сдружился духовно со своим сверстником и товарищем по послушанию Алексеем Воробьевым (впоследствии – священнномученик Алексий), приехавшим в Спасо-Елеазаров монастырь вместе со старцем из Казани[2]. Схиархимандрит Гавриил называл своих помощников ласково: Алеша и Илюша. Так знали их и все в монастыре, и приезжие духовные чада старца.
Нередко доводилось келейнику старца Илюше, принимавшему паломников, видеть и явные чудеса, происходившие по молитвам батюшки. Присутствуя при беседах, сопровождая старца в поездках к духовным чадам, инок Илия накапливал опыт духовного руководства, пригодившийся ему впоследствии в его священнической практике.
Послужной список братии за 1914 год свидетельствует об Илии (Антонове): «Послушание проходит келейником у старца Схиархимандрита Гавриила, в отпусках не был, хороших качеств и усердный к послушанию»[3].
В связи с событиями Первой мировой войны, наступлением немецких войск летом 1915 года и угрозой оказаться на оккупированной территории монастырь был частично эвакуирован в Седмиозерную Богородицкую пустынь Казанской епархии. При этом схиархимандрит Гавриил говорил своим келейникам: «Поедем в Казань умирать, там меня о. Гурий схоронит, он благочестно похоронил о. Варсонофия, похоронит также и меня»[4]. Тяжело больной старец Гавриил поселился на квартире инспектора Казанской духовной академии архимандрита Гурия (Степанова). Однако в Казани он, как и предсказывал, прожил недолго. Последние дни земной жизни схиархимандрита Гавриила были особенно волнительны для его духовных чад. Келейники безотходно дежурили у одра больного. Каждый день его приобщали Святых Таин, 24 сентября это, по слабости причастника, пришлось делать в постели. После исповедания грехов, прочитанного духовником по книжке, батюшка сказал чуть слышно: «Прости мя отче и разреши грешника, - и потом прибавил, - Спастися подобает многими скорбями». После же единственным и последним в этой жизни словом было имя «Илюша», шепотом произнесенное в ответ на слезные моления его келейника сказать, узнает ли он его[5]. Той же ночью 24 сентября 1915 года старец мирно и благочестно почил о Господе.
Однако Илии пришлось и еще послужить своему старцу – при решении вопроса о его погребении. Великая Княгиня Елизавета Феодоровна желала, чтобы до тех пор тело старца было положено в устроенной ее иждивением пещерной церкви женского Богородичного монастыря. Воле столь высокой почитательницы старца никто не решался противоречить, однако в тот момент, когда вопрос о месте погребения был близок к окончательному разрешению, Илия категорически заявил, что усопший ни в коем случае не хотел быть положенным в женском монастыре, считая это неприличным для схимника, а желал быть обязательно похороненным в мужской обители. Об этом свидетельстве батюшкиного келейника было донесено до сведения ее Высочества, благодаря чему местом погребения почившего и была окончательно установлена Седмиезерная пустынь[6].
После кончины старца, в 1916 году, Илию Антонова на один год призвали на военную службу тылоополченцем. Вероятно, с учетом его монашеского чина, ему не пришлось воевать с оружием в руках, но он был распределен в казанский эвакуационный госпиталь, где служил в канцелярии писцом[7]. Уже в августе 1917 года он поступил в Седмиезерную пустынь, где и жил у гроба своего духовного отца до закрытия монастыря более 10 лет. Не известно точно, в каком именно году усердный и благоговейный инок удостоился монашеского образа. Вероятно, это произошло вскоре по поступлении в Седмиезерную Пустынь, а возможно и ранее – в последний год жизни в Спасо-Елеазаровом. При пострижении в мантию, во внимание к его духовному устроению, ему дано имя Евфросин, в честь преподобного Евфросина, основателя Спасо-Елеазарова монастыря.
Период жизни Евфросина в Седмиезерной Пустыни пришелся на время, когда обстоятельства личной жизни неминуемо были подчинены событиям жизни общецерковной и политической. Жизнь канонической Церкви в Казани протекала в очень тяжелых условиях, правящий архиерей сщмч. митрополит Кирилл (Смирнов) замещал кафедру официально с 1920 по 1929 год, но реально — лишь несколько месяцев в 1920 и совсем немного в 1922 г. Все остальное время епархией управляли викарии, но и они периодически менялись, переводились, арестовывались.
1918 год стал началом крестного пути и для Седмиезерной Богородичной пустыни. Отдаленность обители от налетов не спасала, скорее наоборот их провоцировала. Часто в поисках легкой добычи в монастырь наведывались бандиты и дезертиры. Однако Седмиезерная пустынь, находившаяся в самой полосе военных действий и занимавшаяся то белыми, то красными, мужественно перенесла испытания во главе со своим престарелым архимандритом Андроником, который остался на своем посту и никуда не бежал.
В начале 1920 года стали возвращаться в Казань ушедшие ранее с белыми казанцы, в том числе и духовенство. В феврале и марте вернулось из Сибири множество приходских священников, покинувших в 1918 г. свои приходы. А в конце апреля Святейший Патриарх, осведомившись о том, что бывший митрополит Казанский Иаков, не имеет намерения вернуться из Сибири в Казань, счел необходимым возглавить Казанскую епархию вновь назначенным митрополитом. На этот высокий пост был им избран выдающийся деятель – Преосвященный Кирилл (Смирнов). В 1921 году настоятель Седмиезерного монастыря архимандрит Андроник был удостоен архиерейского сана. В Седмиезерный же монастырь наместником был назначен за год до того вызванный из Тамбова старый знакомый митрополита Кирилла иеромонах Александр (Уродов). 3 апреля 1922 года это решение утверждено определением Священного Синода. В начале 1922 года митрополит Кирилл был освобожден из заключения и на непродолжительное время вернулся в Казань. Великим постом он возвел Седмиезерского игумена в сан архимандрита. В это же время монах Евфросин был рукоположен во иеромонаха.
В апреле месяце 1922 года развернута кампания по изъятию церковных ценностей «в пользу голодающих». 16 февраля 1922 г. Президиум ВЦИК принял Постановление «Об изъятии церковных ценностей для реализации на помощь голодающим». Председатель казанской комиссии по изъятию церковных ценностей Шварц поставил задачу «В церквах и монастырях по возможности ничего не оставлять». Понимая весь цинизм проводимой политики, архимандрит Александр потребовал перенести все ценности в отведенную для треб церковь и как результат – привлечение к ответственности «за сокрытие ценностей». С кампании по изъятию церковных ценностей началось открытое противостояние власти и Седмиезерной Казанской Богородичной пустыни. Под руководством архимандрита Александра обитель стала оплотом твердого стояния в православной вере, примером бескомпромиссности в защите святынь от посягательств новоявленной власти, центром духовно-нравственного сопротивления православного народа воинствующему безбожию, а также одним из центров борьбы с обновленчеством в Казанском крае. Не взирая на все гонения, Седмиезерский архимандрит вместе с братией пустыни твердо и ревностно отстаивал свободу церковной жизни. В 1926 году монастырь был официально расформирован, пять из шести монастырских храмов были закрыты, в распоряжении верующих оставлялся «одноштатный приход в одной церкви, называемой «Вознесенское». 31 октября 1928 года архимандрит Александр был арестован и приговорен к трем годам концлагеря и трем годам ссылки на Урал. Иеромонах Евфросин направлен служить в Воскресенскую церковь в село Мансурово Лаишевского района Казанской епархии.
С 1929 года по указанию Синода иеромонах Евфросин стал служить в Петропавловском храме в селе Лужки Истринского района Московской области, а через год Промыслом Божиим был назначен в село Аносино в Троице-Борисоглебскую церковь бывшего Борисоглебского монастыря.
Несмотря на ликвидацию монастыря в 1928 году, церковная жизнь в Аносино продолжала теплиться. На место сестер, выселенных из келий, заселились безбожные члены коммуны, Анастасиинская и Димитриевская церкви были закрыты, однако Троицкий собор, переведенный в статус приходского храма, остался действующим. После ареста матушки игумении и изгнания из обители некоторые сестры разошлись кто куда, многие, однако, обрели кров у окрестных жителей, зарабатывая на пропитание рукоделием и поденной работой у местных крестьян. В повседневной жизни сестры старались придерживаться монастырского устава.
С назначением нового настоятеля сестры, жившие в окрестных селениях, воспрянули духом. Они рады были обрести в лице иеромонаха Евфросина доброго пастыря, опытно знакомого с духовной жизнью. Так же, как и раньше, собирались они на молитву в обитель, радовались возможности получить мудрое наставление и утешение, совет при встречающихся недоумениях. Иеромонах Евфросин, сам только что переживший закрытие Седмиезерной пустыни, как никто другой мог понимать и разделять скорби аносинских изгнанниц. Слух о духовном наставнике прошел, по-видимому, и среди тех сестер, которые ранее покинули Аносино. К 1931 году сестры стали вновь возвращаться к стенам любимой обители. Этому способствовало и то, что истекал срок осуждения игумении Алипии. Вероятно, сестры ожидали ее возвращения и втайне надеялись на возможность возрождения монастырской общины, хотя бы и на подпольном положении.
Надеждам этим, однако, не суждено было сбыться. Без объяснения причин срок ссылки игумении Алипии был продлен еще на три года. А весной 1931 года, видя, что монахини ведут тот же самый монашеский образ жизни и не желают уходить от стен монастыря, показывая и для окружающих пример верности, кротости и других христианских добродетелей, власти приняли решение об аресте всех проживающих в окрестности монастыря монахинь и послушниц и служившего в храме отца Евфросина, которому было поставлено в вину, что он «часто собирал всех монашек или приходил к ним на квартиры, давая им направление на антисоветскую работу среди населения», а монахини обвинялись в том, что «собирались в деревнях, пели различные духовные песнопения, этим самым привлекая народ, даже рабочих с дедовской фабрики».
10 марта 1931 года ОГПУ арестовало иеромонаха Евфросина и двенадцать монахинь и послушниц.
Допрашиваемые сестры отрицали участие в антисоветской деятельности. Давая довольно подробные показания, они пытались объяснить властям, что в их взглядах и образе жизни не таилось политической угрозы. Стремясь не оговорить никого из ближних, иеромонах Евфросин и сестры настаивали на том, что не имеют между собой никакого общения помимо участия в церковных службах, не состоят в переписке с уехавшими, не обладают какими-либо сведениями о судьбе игумении, не получают никакой материальной помощи от кого-либо и сами не оказывают таковой, не поддерживают связи с внешним миром. Подчеркивалось, что иеромонах Евфросин проповедей не произносит, взгляды его, как недавно поступившего на службу, сестрам не известны. В свою очередь и он ссылался на незнакомство с политическими убеждениями монахинь. Относительно же проводимой коллективизации высказывал мнение, что «начинания советские могут быть положительными, если будут коммуны наподобие наших, монастырских, созданные таким трудом». «Бесед, собраний с монашками я не вел, зная, что если бы я это делал, то последствия были бы плохие... Антисоветской агитации я никогда не вел и виновным себя не признаю».
В те же дни были допрошены и свидетели, среди которых оказались священнослужитель из церкви села Рождествено Михаил Голубев и учитель школы в Аносино сын священника Анатолий Фивейский; они показали, что монахини и священник аносинского храма являются выразителями монархического контрреволюционного направления и занимаются среди населения контрреволюционной пропагандой. Один из свидетелей утверждал, что священник Антонов, когда получил повестку на 200 рублей для внесения сбора на культнужды, говорил, что на него советская власть наложила непосильный налог, чем возбуждал верующих против советской власти, и женщины, идя из церкви, ругали советскую власть, что она всех обирает, никому не дает житья. Велись и другие якобы контрреволюционные разговоры под влиянием слышанного в церкви. Так что «пребывание монашек в районе, – заключил свои показания свидетель, – в общем, крайне вредно отражается на населении»[8].
Среди свидетелей от обвинения была и Соколова Мария, бывшая послушница Аносина монастыря. В молодости состоявшая в социал-демократической партии, она, познакомившись с аносинскими сестрами, решила идти по монашескому пути. Однако спустя некоторое время враг рода человеческого, уловив ее через ропот и непослушание, столкнул на иудину дорожку. В последние годы существования монастыря Мария Соколова стала фактически осведомителем властей, подыскивавших повод для ликвидации обители. Она писала клеветнические донесния на матушку игумению и преданных ей сестер, служила орудием провокаций, с помощью которых власти пытались, впрочем, безуспешно, внести раскол в монастырскую общину. Не последней была ее роль в аресте игумении Алипии. Как видим, и после закрытия монастыря она старалась услужить новой власти, ставя под удар своих бывших сестер. Из ее показаний явствует, что сестры ожидали времени, когда они смогут, по ее словам, «обратно организовать монастырь, собрать всех своих старших игумень». Соколова свидетельствовала, что все подсудимые «собирают между собой собрания, привлекая туда крестьянских женщин», поддерживают переписку с игуменией Алипией, находящейся в ссылке в Сибири, «имеют связь с Москвой, откуда получают помощь продуктами». Со слов священника Михаила Голубева мы узнаем также о том, что «по праздникам в Аносино приезжают из Москвы видные лица духовенства, при чем в Аносинскую церковь собирается много народа <…> Например, приезжают сюда архимандриты Нектарий и Филарет[9] на проповеди. Эти лица высланы за контрреволюционную работу».
Естественно, далеко не всем показаниям, зафиксированным в протоколах дела, можно доверять. Многие из них обличают враждебную предвзятость либо невежество свидетелей, намеренное искажение фактов или озвучивание клеветнических сплетен. Так, активист коммуны Козочкин А.Т., возлагая всю вину за нежелание местных крестьян вступать в колхоз на «провокационные слухи», якобы распространяемые монахинями, среди прочего уверял, что в марте 1930 года «в момент развернутого похода Папы Римского[10]», монахини, собравшись возле дома, где проживал иеромонах Евфросин, зазывали в церковь, «где будет служиться молебен за здравие Папы Римского», – факт, бесспорно, столь же яркий, сколь и маловероятный. Сам же он ниже утверждает, что встретившиеся ему в тот день «много женщин», идущие с молебна, передавали, что «молились Богу за здравие высланных монашек и игумень», уже не упоминая о Римском понтифике. Впрочем, весьма правдоподобным, хотя, возможно, и преувеличенным, представляется свидетельство священника Михаила Голубева, что иеромонах Евфросин «презирает <митрополита> Сергия за то, что тот написал декларацию[11], отрицающую гонения на религию». Это видится тем более возможным, если вспомнить, в каком контексте формировалось его отношение к этому вопросу в условиях отчаянной борьбы за сохранение церковной жизни в Казанской Седмиезерной пустыни. Вместе с тем нет никаких оснований считать, что это неодобрительное отношение когда-либо доходило до разрыва с Церковью.
По заключению следствия, подсудимые «на протяжении ряда лет систематически вели контрреволюционную агитацию среди местного населения Истринского района и в особенности близко расположенного к коммуне Аносино, выразившуюся в распускании ложных слухов о том, что в колхозах люди голодают, скот дохнет, все колхозники между собой ссорятся, доходя до драки, на основе чего призывали местное население не входить в колхозы, грозя, что при свержении власти колхозников будут вешать, призывали крестьян запасаться на случай голода, а это значит не давать излишков хлеба государству, используя для этого главным образом женщин, как в церкви, так и вне ее, собираясь под видом церковных песнопений, где и вели означенную агитацию, чем и влияли на местное население, в результате каковой работы в течение 1929 и 1930 годов не удалось, несмотря на ряд принимаемых мер, вовлечь никого из местных жителей в колхозы».
20 марта 1931 года тройка ОГПУ приговорила иеромонаха Евфросина к пяти годам заключения в концлагерь. Такие же сроки получили и сестры, осужденные кто к заключению в концлагеря, кто к ссылке в Казахстан.
После ареста иеромонаха Евфросина храм опустел. Оставшиеся на свободе сестры пытались не допустить закрытия церкви и подыскать нового священника, в чем им активно содействовали аносинские прихожане, однако властями были поставлены такие условия, что никто из кандидатов не продержался в Аносино дольше нескольких дней. Предпринимались сестрами и попытки разыскать иеромонаха Ефросина, но безуспешно.
Вскоре, видя, что аносинские насельницы не сломлены предыдущими гонениями, власти развязали новое преследование. По делу мая-июня 1931 года проходили священнослужители окрестных храмов Александр Левочкин, Борис Садовников и еще 18 сестер.
После вынесения приговора следы сестер теряются. К сожалению, пока нам не известно о судьбах большинства из них, как перенесли они годы заключения и ссылок, где и как жили по истечении срока. Не можем мы достоверностью утверждать и того, что этими двумя групповыми процессами 1931 года власти ограничились и за ними не последовало новых облав и арестов.  
Судьба же иеромонаха Евфросина известна. Вернувшись из заключения в 1936 году, он был направлен служить в храм Воскресения Христова в село Раменье Шаховского района Московской области, а в марте 1937 года – в Знаменский храм в село Корнеевское Лотошинского района.
Это было противоречивое время. С одной стороны, принятие в декабре 1936 года новой «сталинской» конституции, формально закрепившей базовые права человека, внушало надежду на то, что жизнь станет более предсказуемой и защищенной законом, однако в реальности маховик репрессий набирал обороты. 2 июня 1937 года ЦК ВКП(б) разослал по региональным комитетам СССР и ЦК нацкомпартий телеграмму, в которой «бывшие кулаки и уголовники», вернувшиеся из ссылки, являются главными врагами советской власти. На местах рекомендовалось брать их на учет и расстреливать наиболее враждебных и опасных. Решения о расстреле предписывалось выносить «в порядке административного проведения их дел через тройки». Причем состав троек, а также «количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке» предлагалось предоставить в ЦК в пятидневный срок. С этого документа начался новый этап государственного террора – «большой террор». В 1937-1938 годах по обвинению в антисоветской деятельности по данной телеграмме арестовали более 1,5 млн человек., из них к высшей мере приговорили почти 700 тыс.
7 октября 1937 года иеромонах Евфросин был арестован и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. В качестве свидетеля обвинения председатель местного райпо показал, что священник будто бы говорил на проповеди, что советская власть все увеличивает налоги и жить становится все хуже и хуже; он сам видел, что в квартире священника бывают собрания при занавешенных окнах, что священник имел связь с Лотошино, откуда к нему приходили старушки. Вызванный на допрос староста храма показал, что священник на проповеди говорил, что теперь (после принятия «сталинской» конституции– прим. сост.) нужно укреплять нашу церковь, в наши дела никто не имеет права вмешиваться; в другой проповеди он говорил, что налоги с каждым годом все увеличиваются и платить их становится не под силу.
По сути дела, единственное, что признал иеромонах Евфросин из приписываемого ему обвинением, это то, что он призывал членов церковного совета беречь деньги, поступающие от церковных доходов, «так как налоги все растут, и деньги эти потребуются на уплату церковного налога»[12]. Собственно, этого хватило «суду» для избрания высшей меры наказания.
11 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила иеромонаха Евфросина (Антонова) к расстрелу. Он был расстрелян 13 ноября 1937 года и погребен в общей безвестной могиле на полигоне Бутово под Москвой.
16 января 1989 года Указом ПВС СССР N 10036-XI «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 1930–40-х и начала 1950-х годов» страна начинает реабилитацию репрессированных: «Отменить внесудебные решения, вынесенные в период 1930–40-х и начала 1950-х годов действовавшими в то время ‟тройками” НКВД УНКВД, коллегиями ОГПУ и ‟особыми совещаниями” НКВД – МГБ – МВД СССР, не отмененные к моменту издания настоящего Указа Президиума Верховного Совета СССР. Считать всех граждан, которые были репрессированы решениями указанных органов, реабилитированными». В числе многих других было пересмотрено и дело иеромонаха Евфросина (Антонова). 19 июля 1989 году он был реабилитирован – и получил посмертно законное право не считаться преступником.
Определением Священного Синода Русской Православной Церкви от 20 апреля 2005 г (журнал №9) имя иеромонаха Евфросина включено в Собор новомучеников и исповедников Российских. Память совершается 31 октября/13 ноября и в Соборе новомучеников, в Бутове пострадавших (в 4-ю субботу по Пасхе).
В жизнеописании преподономученика Евфросина остается много загадок. Нам все еще мало известно о его десятилетней монашеской жизни в Седмиезерной Пустыни, покрыты тайной пути, приведшие его в Истринскую землю, не знаем мы и того, в каких местах ГУЛАГа проводил он свое безвинное заключение и что перенес он за эти годы. Мы верим, что возвращение несправедливо забытого образа этого святого еще только в начале и надеемся, что если будет желание на то самого преподобномученика, то Господь по его молитвам откроет нам новые тайны его жития. Но вместе с тем, радуясь вновь обретенному небесному покровителю, не будем забывать и о той ответственности, которую возлагает на нас открывшаяся нам информация – ведь не даром Господь являет святых Своих. Они, пребывая в Славе Божией, не нуждаются в земном прославлении. Слава святых нужна нам – немощным странникам на пути в достигнутые ими Небесные Обители – как луч маяка, указующий верную незаблудную дорогу.


Список использованной литературы:
1.    Преподобномученик Евфросин (Антонов): Имя, возвращенное из забвения. Ставропигиальный Борисоглебский Аносин женский монастырь, 2020 г.
2.    Жи¬тия новому¬че¬ни¬ков и ис¬по¬вед¬ни¬ков Рос¬сий¬ских ХХ ве¬ка Мос¬ков¬ской епар-хии. До¬пол¬ни¬тель¬ный том 4. Тверь, 2006 г.
3.    Архимандрит Симеон (Холмогоров). Един от древних. Схиархимандрит Гавриил старец Седмиезерной и Спасо-Елеазаровой пустыней. Жизнеописание. Творения. Письма. Издательство "Паломник", Москва, 2003 г.
4.    На высотах духа. О жизни подвижников русских, М.: ООО «Духовное преображение», 2016 г.
5.    Еп.Варнава (Беляев) «Тернистым путем к небу», издательство «Паломник», Москва 1996 г.
6.    Елдашев А.М. «Церковная жизнь в Казани в 1917-1924 годах (записка участника событий 1925 г.)» Православная культура в Казанском крае (XVI-XX вв.): очерки истории. Казань, 2013.
7.    Степанов А. Ф. История Казанской епархии в 1918-1924 гг. в свидетельствах современника // Вестник церковной истории. 2016, № 1-2.
8.    «Седмиозерная богородичная пустынь в зареве революции» По материалам Леонидовой О. «Комсомольская Правда», 24 июля 2015
9.    Православная энциклопедия. Казанская и татарстанская епархия.
10. Архивные материалы.



[1] Сведения из протоколов допросов.   ГАРФ. Ф. 10035, оп. 1 д. 75838, д. 76552.


[2] См.Приложения П.Проценко к книге еп.Варнавы (Беляева) «Тернистым путем к небу», издательство «Паломник», Москва 1996 г.


[3] ГАПО, фонд 340, опись 2, дело 6


[4] С.558


[5] Архимандрит Симеон (Холмогоров). Един от древних. Схиархимандрит Гавриил старец Седмиезерной и Спасо- Елеазаровой пуствней. Жизнеописание. Творения. Письма. Издательство "Паломник", Москва, 2003 г.С. 263


[6] Свидетельство архимандрита Гурия (Степанова)в книге Архимандрит Симеон (Холмогоров). Един от древних. Схиархимандрит Гавриил старец Седмиезерной и Спасо- Елеазаровой пуствней. Жизнеописание. Творения. Письма. Издательство "Паломник", Москва, 2003 г.С. 263


[7]   ГАРФ. Ф. 10035, оп. 1 д. 75838, с. 34 об.


[8]  ГАРФ. Ф. 10035, оп. 1 д. 75838.


[9] Архимандрит бывшего Чудова монастыря, духовник Аносинских сестер


[10] Речь идет о так называемом «крестовом походе» против СССР, объявленном Папой Римским Пием XI. Римский Папа Пий XI в то время выступал с резкой критикой советской власти. «Рост такого зверства и безбожия, поощряемый государственной властью, требует всеобщего и торжественного возмещения и ответа», - писал Пий. Ответ последовал в виде "интервью" с митрополитом Сергием. Исследования показали, что "интервью" было фактически написано Сталиным, Молотовым и Ярославским. В интервью был прямо прописан вопрос к митрополиту и Синоду: "Как вы относитесь к недавнему обращению Папы Римского?" Ответ писал (по редактуре рукописей это видно) сам Сталин. «Считаем необходимым указать, что нас крайне удивляет недавнее обращение Папы Римского против советской власти. Папа Римский считает себя «наместником Христа», но Христос пострадал за угнетенных и обездоленных, между тем как Папа Римский в своем обращении оказался в одном лагере с английскими помещиками и франко-итальянскими толстосумами <…> Мы считаем излишним и ненужным это выступление Папы Римского, в котором мы, православные, совершенно не нуждаемся. Мы сами можем защищать нашу православную церковь. У папы есть давнишняя мечта окатоличить нашу церковь, которая, будучи всегда твердой в своих отношениях к католицизму, как к ложному учению, никогда не сможет связать себя с ним какими бы то ни было отношениями».


[11] Послание заместителя патриаршего местоблюстителя, митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского) и временного при нем Патриаршего Священного Синода («Декларация» Митрополита Сергия). Датировано 16/29 июля 1927 года. Было опубликовано 18 августа 1927 года в "Известиях". Появление «Д.» вызвало споры, не утихающие до наст. времени. В «Д.» подчеркивалось позитивное отношение к советской власти, однако в отличие от обновленческих документов без какого бы то ни было намека на идеологическую близость к режиму.


[12]  ГАРФ. Ф. 10035, оп. 1, д. 76552.

14.11.2021