Русская Православная Церковь Московский Патриархат Борисоглебский Аносин ставропигиальный женский монастырь

ПЕРВЫЕ СЕСТРЫ БОРИСОГЛЕБСКОЙ ОБЩИНЫ В СЕЛЕ АНОСИНО

О создании общины в Аносино княгиней Евдокией Николаевной Мещерской писали ее биографы [1] еще в 19 веке. Эти жизнеописания, а также архивные документы, дают примерную картину зарождения Борисоглебской общины, а затем монастыря. Многие исследователи конца 20 - начала 21 вв. упоминают общину как первое общежитие в Московской епархии, получившее официальный статус и общежительный устав. К сожалению, в некоторых деталях и своих оценках исследователи не совсем точны, поэтому нам было важно использовать новые и ранее не публиковавшиеся архивные источники в сравнении с уже известным материалом.

Необходимо несколько слов сказать о том, в каких условиях создавались первые общежития. В 18 столетии начались церковные реформы, что привело к ослаблению роли Церкви в государстве. После введения Екатериной II в 1764 году «Духовного регламента», монастыри потеряли все свои имения, а содержание им было назначено в соответствии со штатом. При этом мужские монастыри получали довольствия практически в два раза больше, чем женские,[2] а более половины всех монастырей были упразднены. Количество закрытых женских обителей, по данным В. В. Зверинского,[3] составило 67% от числа всех женских монастырей. Вследствие этого начали появляться женские общины, которые историк Е. Б. Емченко называет уникальным явлением: «Их возникновение на начальном этапе происходит помимо воли духовных и светских властей».[4] Происходило это таким образом: монахинь из закрытых обителей переводили в другие монастыри, а оставшиеся послушницы и белицы оставлялись на произвол судьбы. Обычно эти сестры искали себе приют при храме, где исполняли различные работы и продолжали вести привычный для них монашеский образ жизни, часто они ухаживали за сиротами и больными, живя милостыней. Первое время общины имели характер богаделен, но при этом соблюдали монастырский устав, хотя со стороны духовных и светских властей не имели никакого стеснения и надзора. Постепенно власти стали обращать внимание на эти общины, какие-то были закрыты, как например, женская община при Медведевой пустыни, упразднённом мужском монастыре. Но в то же время многие общины смогли получить признание и официальный статус женского общежития, как община при Борисоглебском храме, положившая начало Борисоглебскому Аносину монастырю.

Основным документом, который мы рассматриваем в сегодняшнем выступлении, является список   монашествующих Борисоглебского Аносина общежительного женского монастыря декабря месяца1823 года.[5] Также мы используем известное жизнеописание игумении Евгении (Мещерской), написанное Елизаветой Обуховой, опубликованное внучкой Мещерской игуменией Евгенией (Озеровой).[6] Обратимся и к новым источникам: материалам обер-прокурора Синода об организации общины в Аносино[7] и первому жизнеописанию игумении Евгении (Мещерской), записанному со слов игумении Анастасии (Комаровой), неопубликованная рукопись из фондов ОПИ ГИМ.[8]

Известно, что Евдокия Николаевна, потерявшая супруга князя Бориса Ивановича Мещерского через два месяца после свадьбы, давно имела «обет устроить какое-либо богоугодное заведение в память ему и на пользу души его».[9] Очень важно, как нам представляется, процитировать собственные слова Евдокии Николаевны из ее дневника, сохранившиеся только в виде цитат в её жизнеописаниях. (Все прямые цитаты из дневника Е. Н. Мещерской, использованные в рассматриваемых источниках, приводятся жирным курсивом.) К сожалению, сам дневник был утрачен еще в 19 веке, о чем писала внучка Мещерской игумения Евгения (Озерова).[10] Ниже приводится цитата из текста, написанного Елизаветой Обуховой, которая цитирует дневниковые записи Евдокии Николаевны: «Со времени кончины князя Бориса Ивановича я имела на душе обет устроить в память ему и на поминовение о его душе что-либо полезное для ближнего. Храм устроился, и я стала замышлять новое; но разные обстоятельства не допустили меня ни основать, ни совершить чего мне хотелось. Впоследствии я пришла к той мысли, что в обширность мною задуманного закралось, вероятно, мое личное самолюбие, почему Господь, по милости Своей, и не попустил моему желанию совершиться. В 1820 году не по прежнему обширному плану, а по весьма ограниченному, я устроила при церкви богадельню на 12 женщин, которые и заняли свои места 4 июня, в день рождения покойного князя Бориса Ивановича».[11] Эти слова Евдокии Николаевны свидетельствуют об искренности ее намерения совершить благодеяние не для внешнего почета, а ради спасения своей души и своего покойного супруга. Далеко не все, жертвующие свои средства бедным, готовы отдать как можно больше, но она стремилась пожертвовать многим ради блага ближних. Из архивных документов[12] нам известно, что она даже закладывала свое имение, чтобы выручить средства, которых, вероятно, не доставало на строительство храма и благотворительность.

По словам игумении Анастасии Комаровой, бывшей воспитанницы Евдокии Николаевны и преемницы в руководстве монастырем, Мещерская «ввела в оную (общину) самых несчастнейших и беднейших. И как же радовалась она духом, что таковым дала убежище! … В 1821 году живущие в новоустроенном заведении начали просить княгиню на случай ее смерти обеспечить их содержание, во следствие чего она и просила бывшего тогда митрополита Московского Серафима об учреждении настоящего монашеского общежития. Высокопреосвященный Серафим с своим мнением не замедлил препроводить прошение в Св. Синод, но там нашли затруднения к выполнению просьбы княгини».[13]

Обратимся к архивной переписке по делу об организации общины и процитируем письмо княгини Мещерской от 14 марта 1821 г, которая вынуждена хлопотать об этом деле. Она обращается к министру духовных дел и народного просвещения князю Николаю Александровичу Голицыну:

«Ныне в преклонных летах и в немощах, поревновала я посвятить остатки сил моих на служение Господу, мне благодеющему, и на пользу общественную. И на сей конец, предположила, при означенной церкви в селе моем (Троицкий Борисоглебский собор), устроить на всегдашние, при благословении Божием, времена собственным моим иждивением общежительное Заведение из нескольких лиц женского пола. <…>

Не имея в таковом предназначении моем иной цели кроме ревностного усердия спопешествовать елико возмогу благу общества на прославление имени Всемогущего Бога. <>

Милостивое содействие Вашего Сиятельства в утверждении сего моего предприятия по меньшей мере отрет слезы нескольким сиротам, не имеющим пристанища и пропитания».[14]

          Помощь в этом деле пришла от нового Московского владыки Филарета (Дроздова): «Высокопреосвященный Филарет, по вступлении своем на паству Московскую, явил себя совершенным отцом и покровителем этого убогого заведения, много ходатайствовал об нем в Св. Синод» - сообщает игумения Анастасия. [15]

Наконец, как пишет Е. Обухова: «4 мая 1822 года, в день именин покойной Пелагеи Денисовны Тютчевой (матери Евдокии Николаевны), высокопреосвященный Филарет освятил в Аносине храм Живоначальной Троицы и открыл общежитие. Попечительницею последнего утвердил Евдокию Николаевну, смотрительницею — одну из сестер Матрену Ивановну».[16] В рукописи игумении Анастасии читаем: «поставил смотрительницею одну из числа живущих, сестру N и благословил всем носить черное одеяние и камилавки без покрывал. А потом в том же году по ходатайству попечительницы Архипастырь благословил смотрительницу и четырех старших сестер облечь в рясофор, что и было исполнено в день памяти князя Бориса Ив. 4-го июня».[17]

Итак, мы видим, что все источники сообщают, казалось бы, одни и те же сведения, но Обухова называет имя смотрительницы общежития, а иг. Анастасия обозначает ее литерой N. В примечании Е. Обухова уточняет, что смотрительница Матрона Ивановна: «Вызвана княгинею по рекомендации г-жи Неклюдовой из Александровского монастыря. Она положила в Аносинском общежитии начало монашескому устроению».[18] В тексте игумении Анастасии читаем: «При начале сего заведения лицо, по рекомендации которого дан был приют вышеупомянутым несчастным, сама пожертвовала 1000 р. и два года присылала содержание на шесть человек, но потом вспоможение это было прекращено».[19] Мы видим, что игумения Анастасия, горячо преданная своей наставнице игумении Евгении Мещерской, деликатно не называет имен, но благодаря Обуховой мы можем восстановить важные детали организации общежития, а затем и монастыря.

Удалось установить, кто такая госпожа Неклюдова. В воспоминаниях Елизаветы Петровны Яньковой[20], родственницы княгини Мещерской и самой Неклюдовой, мы читаем довольно много информации о них обеих: «Анна Николаевна Неклюдова, ...была очень умная женщина, но прегорячая и пресамонравная. Когда ее муж был губернатором, она вмешивалась в дела, заставляла все делать, что хотела, и оттого, говорят, дела не всегда справедливо решались, вследствие чего Сергей Васильевич и пострадал по службе. Он был человек благонамеренный и добрый, но слабый характером, и жена держала его в ежовых рукавицах, так что он и пикнуть не смел. Анна Николаевна была очень скупа и любила денежки, и нельзя не отдать ей справедливости, что она была мастерица устраивать свои дела… Уж очень была корыстолюбива, только не впрок пошло все ее богатство»[21] Вследствие дурного характера, она не любила свою младшую дочь и удержала часть положенного ей приданого, по этой причине с ней рассорились родственники: сама автор воспоминаний и княгиня Мещерская со своей сестрой: «Не я одна была с Неклюдовой в размолвке: она вздорила и ссорилась с моим мужем, с княгиней Авдотьей Николаевной Мещерской, которая тоже осуждала ее в лицо за дурное обращение с Шеншиными, а с Надеждой Николаевной Шереметевой (с сестрой Мещерской), с которою она была очень дружна, ссоры выходили очень часто».[22]   Свадьба дочери, после которой начались у Неклюдовой ссоры с родственниками, состоялась в 1817 году, а, как мы знаем, община возникла в 1820-м. Очевидно, мягкость и добросердечие Евдокии Николаевны не позволяли ей окончательно рассориться с приятельницей, тем более, что ее сестра Шереметева поддерживала дружеские отношения с Неклюдовой. Тем не менее, через два года община лишилась материальной помощи Анны Николаевны, вероятно, по причине придания официального статуса общежитию, да и просто по скупости и вздорному характеру благотворительницы. Достаточно уверенно можно сказать, что Неклюдова и есть то « лицо, по рекомендации которого дан был приют вышеупомянутым несчастным». [23] А некоторые сестры общины были бывшими крепостными генеральши, поэтому половина первых насельниц богадельни пришли от нее. Обратившись к документам, мы предполагаем, каким образом будущая смотрительница общежития Матрона Ивановна познакомилась с Неклюдовой. В списке первых сестер общежития мы видим, что четыре сестры были ранее в одной общине Медведева пустынь, бывшей прежде мужским Рождество-Богородицким монастырем.[24] В начале выступления упоминалось, что на этом месте возникла женская община, которая впоследствии была закрыта. Неподалеку от Медведевой (Медвежьей) пустыни находилось поместье Неклюдовой село Новое, а большинство первых сестер
аносинской общины проживали в разных деревнях вокруг этой женской общины.

В Медведевой пустыни находилась 10 лет и Матрона Ивановна, действительно, ранее жившая в Успенском-Александровском первоклассном женском монастыре[25]. Однако ее послужной список говорит о том, что с тех пор она сменила несколько обителей. Вероятно, именно в Медведевой пустыни Матрона Ивановна и познакомилась с Анной Николаевной Неклюдовой, которая после закрытия в конце 1815 года этой общины хотела помочь знакомым ей сестрам обрести пристанище. Еще 4 года сестры проживали по разным монастырям, но в 1820-ом трое оказались в Аносинской общине, через два года к ним присоединилась четвертая сестра. По признанию самой Евдокии Николаевны Мещерской, Матрона Ивановна своими трудами помогала устраивать общину в соответствии с монашескими правилами. Общежитие было организовано по монашескому образцу, тем более, что в заведении оказались четыре сестры с монастырским прошлым. Правила общежития первоначально составила сама княгиня, приложив их к прошению об учреждении общины. Затем эти правила были отредактированы, на их основе митрополит Филарет составил Правила для Борисоглебского женского общежития.[26]

История Медведевой пустыни

В 1804 году в Пешношский монастырь на богомолье прибыли две девицы, родом из города Юрьева, Владимирской губернии. Старшую сестру звали Ксения, и после знакомства с архимандритом Макарием (Брюшковым), обе девицы решили поселиться при церкви Медведевой Пустыни. О. Макарий, видя расположение девиц к иноческой жизни, благословил их на жительство в Медведевой Пустыни. В 1805 году, по благословению митрополита Платона (Левшина) община была преобразована в богадельню с целью, в будущем, стать женской монашеской общиной. На средства благодетелей в Медведевой Пустыни были выстроены келии, и община была снабжена всем необходимым. Богослужения совершались чредой назначенных иеромонахов из Пешношского монастыря. Духовное руководство сестер было поручено монастырскому старцу монаху Авраамию, в общине был введен общежительный устав, в свободное время сестры упражнялись в молитве и рукоделии . В 1811 году архимандрит Макарий скончался и его место занял архимандрит Пахомий. О. Пахомий, как человек строгих взглядов, запретил пешношским иеромонахам совершать богослужения в девичьей общине, а также запретил посещать богадельню старцу Авраамию. Сестры в данной ситуации были вынуждены пешком приходить в Пешношскую обитель и проживать в монастырской гостинице, чтобы участвовать в Таинствах Церкви. Вскоре среди местного населения поползли грязные слухи, и архимандрит Пахомий не нашел ничего лучше, для решения проблемы, как упразднить богадельню. Старшая сестра Ксения узнав о намерении уничтожить общину, обратилась за помощью к благодетелю сестер – дворянину Обольянинову. Тот стал хлопотать об общине, и дело дошло до Преосвященнейшего Епископа Августина. Владыка в свою очередь сильно оскорбился, узнав, что Ксения прибегла к помощи мирян, а не к его заступничеству. Вскоре была назначена комиссия и по её представлению в Синод и Императору вышло Высочайшее повеление от 26 октября 1815 года, упразднить Медведеву Пустынь, дев и вдов выселить, церковь обратить в приходскую. Более 70 – ти сестёр, дев и вдов, были выселены, а чтобы предотвратить их возвращение, полицией г. Дмитрова был выставлен караул. Отец Иероним пишет: « Кто может изъяснить тогдашние их слезы и вопли, скорбь и напасть сию с которою они тогда отходили от любимого и благословенного места своего, на все четыре стороны». О судьбе сестёр он также говорит, что часть из них ушла в мир, часть разошлась по другим обителям и общинам.

Иеромонах Иероним (Суханов), Летопись Пешношской обители отеческая. Копия с рукописи 1848 года.


Матрона Ивановна была назначена смотрительницей как самая опытная в монастырской жизни. Из послужного списка сестер[27] нам известно, что Матрона Ивановна по происхождению была из крестьян Владимирской губернии, к 1820-му году она прожила в монастырях 25 лет: 10 лет в Успенском-Александровском женском монастыре, 10 лет в Медведевой пустыни, 3 года в Аграфенинской-Покровской пустыни и в Покровском Хотьковом монастыре 2 года. После закрытия Медведевой пустыни все сестры оказались в разных обителях, но тем не менее четверо бывших Медведевских насельниц собрались в Аносинском общежитии, что могло произойти только при участии их покровительницы Неклюдовой.

Пользуясь данными недавно найденных архивных источников,[28] мы знаем, что в 1820 году в общине было 4 вдовы. А также 8 человек сестер: из них 6 на содержании Неклюдовой, 2 вольноотпущенные от Мещерской. Всего 12 человек, как указывают все остальные источники.

Все сёстры общежития крестьянского происхождения, незамужние, потерявшие родителей, либо жившие с престарелыми родителями в бедности и не имевшие приюта. Так Матрона Ивановна пришла в общину со своим отцом, служившим там сторожем. Были среди сестер вдовы, немощные и пожилые, которые не могли работать, но при этом занимались прядением. Некоторые имели физические недостатки, не позволявшие им полноценно трудиться: слепые, не имеющие пальцев, одержимые припадками. Можно сказать, что в первую очередь общежитие выполняло социальную функцию, дав пропитание и крышу над головой нуждающимся. Но Евдокия Николаевна заботилась не только о материальных нуждах своих подопечных. Мы видим, что в списке сестер она делала пометки, кто умеет читать и писать, а кто не обучался грамоте. Грамотными были сестры из ее бывших крепостных. Причем вольноотпущенная княгини Мещерской Елизавета Федотовна обучала и других сестер, была уставщицей, то есть хорошо знала церковную службу, впоследствии стала смотрительницей после назначения Матроны Ивановны казначеей. Нам известно, что княгиня воспитывала сирот вместе со своей дочерью и сама обучала их грамоте, как видим, среди ее учеников были и крестьянские дети. Образование в общине получили именно те сестры, которые не могли работать и в миру могли жить только милостыней. В общежитии они научились грамоте и стали петь и читать на клиросе. Так Фекла Никитична 47-ми лет, не имевшая большого пальца, научилась читать и писать и стала клирошанкой, то есть пела на клиросе. Наталья Петровна, имевшая сухую руку, исполняла работы с трудом, но тоже обучилась грамоте. Настасья Трофимовна, юная девушка, бывшая служанка Неклюдовой, как пишет сама Мещерская о ней: «По убожеству ея не имеет пальцев ни в руках, ни в ногах, кроме пряжи чулок, да и то с трудом, работать не может… В здешнем монастыре обучена грамоте» [29] - стала клирошанкой.

В России первой четверти 19 века, где незамужняя женщина не могла жить самостоятельно, будь она крестьянка или благородного происхождения, чье предназначение было жизнь в браке и воспитание детей; в мире, где женщины-инвалиды были обречены на нищету, - эти сестры получили возможность служить Богу и быть полезными обществу, исполняя клиросное послушание. Заметим, что многие дворяне вообще не считали крепостных полноценными людьми, не говоря уже о женщинах, чье подчиненное существование считалось само собой разумеющимся. На их фоне отношение княгини Мещерской к своим крепостным кажется совершенно необычным для того времени, но оно легко объяснимо, поскольку для нее христианские заповеди стали самой жизнью и их исполнение было для нее естественным.

Интересные выводы о жизни сестер в общежитии можно сделать на основании кратких характеристик, которые писала Мещерская о каждой сестре. Например, она пишет о рясофорной инокине Елене: «Доселе была экономкой и церковницей. А ныне от должности обществом уволена. теперь проходит должность просвирни».[30] Мы видим, что решение об изменении ответственного послушания принимали сестры сообща, а не единолично попечительница или смотрительница. Есть замечания и о духовных особенностях сестер, даже об одной престарелой вдове она пишет: «В простоте сердца работает Господеви».[31] Не просто прядет, а живет и делает свою нехитрую работу ради Христа и во славу Божию. Вероятно, для Евдокии Николаевны было важно, чтобы сестры понимали, что не она их собрала как благодетельница, а Сам Господь привел и поселил их всех в этом общежитии.

Обратимся к истории появления в общежитии самой княгини Мещерской. Как пишет иг. Анастасия: «По устроении храма и этого небольшого общежития княгиня считала себя свободной от своих обетов….И так в ее боголюбивой душе снова возгорелось давнее желание оставить мир и удалиться ото всего и от всех куда-либо в дальнее место, чтобы там в безызвестности всецело посвятить остальную жизнь свою на служение единому Богу».[32] Елизавета Петровна Янькова, автор мемуаров, которые мы цитировали ранее, свидетельствует, что княгиня Мещерская долго готовилась к этому шагу: «она жила в уединении со своим лучшим другом, с девицею Ельчаниновою, часто у ней гостившею, и вела самую строгую отшельническую жизнь, отказывая себе почти во всяком излишестве и довольствуясь только самым необходимым».[33] Но пока ее духовные наставники не давали своего благословения на уход из мира.

«Теперь, отстроив храм и основав общежитие, - пишет Елизавета Обухова, - Евдокия Николаевна с привычными ей желанием и мыслями отправилась в половине июня 1822 года [уже после рясофорного пострига сестер] во Владимир к преосвященному Парфению. «По неоднократном совещании, — пишет она, — разборе обстоятельств, чувств души моей и совести, преосвященный благословил меня наконец на выход из мира, но с тем, чтобы я определилась в Борисоглебское общежитие». После долгих письменных расспросов и увещаний архиепископ Московский Филарет (бывший тогда в Петербурге) и Митрополит Серафим благословили ее также на поступление в Борисоглебское общежитие; то же сделали и Калужский преосвященный Филарет и Ростовский иеромонах старец Амфилохий. «Сколько лет удерживали, — пишет княгиня, — а теперь все, в разных местах находясь, в одно почти время разрешили мне и прислали свое благословение».[34] Заметим, что изначально Мещерская не собиралась оставаться в созданной ею общине, а стремилась в далекий монастырь. Но по послушанию духовнику поступила в Борисоглебское общежитие.

Далее, как сообщает иг. Анастасия, «Высокопреосвященный Филарет, подал княгине свой отеческий совет, чтобы она как попечительница вошла с просьбою в Св. Синод об обращении Борисоглебского общежития в монастырь с постригом в мантию двенадцати монахинь, а сверх оного числа, чтоб разрешено было принимать столько, сколько дозволят средства обители. Прошение означенного содержания она не замедлила подать в Св. Синод и вместе изъявила в нем желание самой поступить в число сестер общежития, а в игумении предложила избрать вышеозначенную смотрительницу». [35] История образования монастыря из общежития еще ждет исследования. Мы только отметим, что Евдокия Николаевна Мещерская, исполнив все необходимые материальные траты и подав документы в Синод, 17 апреля 1823 года вступила в Борисоглебское общежитие под начало смотрительницы Матроны Ивановны.

Вот как описывает иг. Анастасия жизнь княгини Мещерской в созданном ею общежитии: «В звании послушницы начала она совершать строгие монашеские подвиги, очищая себя постом, упражняя душу молитвою, проходила она разные, свойственные ее силам послушания: неутомимо читала в церкви, не пропускала ни одной церковной службы, занималась улучшением пения, во всем повинуясь помянутой смотрительнице. Много претерпела она и скорби, как сама о том выражается в своих памятных записках: «По грехам моим я вскоре увидела себя сиру посреди тогда живущих в общежитии, и надежда моя на любовь их была отвергнута. Но сие всё со мной тогда случившееся да покроется молчанием, ибо и тогда все со мной происходившее я покрывала молчанием, и что только могло быть мною прикрыто, всё было от детей и знаемых утаено, дабы не растравлять болячки сердец их, и на счет свой я принимала, что Божиим Промыслом призвана идти путём очищающим, по Его же милосердию, грехи мои».[36]

Возможно, довольно неожиданно слышать подобное признание от благодетельницы, которой облагодетельствованные ею, отплатили неблагодарностью и злобой. И главную роль в этом сыграла упоминаемая смотрительница Матрона Ивановна. Так что не всегда знакомство с монастырскими порядками способствует правильному монашескому устроению. В дальнейшем две сестры из бывшей Медведевой пустыни вышли из монастыря, а Матрона Ивановна, к тому времени ставшая монахиней Серафимой, самовольно оставила Аносинскую обитель и была переведена в Вознесенский монастырь. Четвертая из медведевских сестер, Анна Васильевна, осталась в монастыре и была пострижена в монахини с именем Афанасия.

Таким образом Господь показал Евдокии Николаевне, что жизнь в общежитии только внешним кажется простой и спокойной, но на самом деле приходится нести и скорби, а падшая человеческая природа способна испортить самые благие дела. При этом сама княгиня Мещерская справедливо полагала, что это необходимый для нее путь очищения и смирения.

В заключение, хочется отметить, что роль Евдокии Николаевны Мещерской в обустройстве общежития не сводится только к хлопотам и материальным тратам. Она продумывала все детали жизни сестер, как духовной, так и материальной, обучала их грамоте; благодаря ей, через месяц после открытия общежития, был совершен первый рясофорный постриг.

Имеющиеся в нашем распоряжении рисунки[37] с собственноручными надписями Е. Н. Мещерской (возможно, она сама и автор рисунков) свидетельствуют о ее тонком замысле, чтобы сама архитектура зданий напоминала о Царствии Небесном. Мы не знаем достоверно, осуществлен ли был первоначально именно этот проект, но ее замысел говорит о том, что каждая деталь важна, символична и несет богословский смысл. Обратим внимание, что ограда возле святых врат предполагалась округлой, как бы повторяя округлые края храма и круглую форму его главной части, что с одной стороны, можно объяснить архитектурной модой того периода, но с другой, как мы знаем, круг – это символ вечности, он не имеет ни начала, ни конца. Изображения Христа часто помещается в круге. Поэтому Царство Небесное, в которое стремятся войти христиане, символично изображено в форме круга.

СВ.ВРАТА

Перед самыми вратами мы видим ступеньки, то есть небольшую лесенку, поднимаясь по которой мы увидим идущую по верху надпись: Сия врата небесная. (Быт.28:17).

Эта цитата из книги Бытия, где рассказывается о сне Иакова, в котором он видел лестницу, ведущую на небеса, что было прообразом восхождения ко Господу. Таким образом, входящий сразу вспоминает, что монастырь и храм за его стенами, это то место, в котором человеку дается возможность встретиться со Христом и самому вступить в вечное Царство Божие.

ВИД СВЕРХУ

Современный вид монастыря сверху, где видно, что фасадная стена, перестроенная в конце 19 века и восстановленная в конце 20-го, имеет слегка закругленный вид, что, возможно, является отголоском первоначального замысла основательницы обители игумении Евгении (Мещерской).

 

 

 




[1] Архимандрит Григорий (Воинов-Борзецовский И.И.) и Обухова Е. Т. см. Женская Оптина: материалы к летописи Борисоглебского женского Аносина монастыря. М., 2007

[2]Зверинский В. В. Материал для историко-топографическаго исследования о православных монастырях в Российской империи : с библиографическим указателем: Преобразования старых и учреждение новых монастырей с 1764-95 по 1 июля 1890 год. Спб. ,1890. С.10

[3] там же. С. 11

[4] Емченко Е. Б. Женские монастыри в России // Монашество и монастыри в России XI-XX века: исторические очерки. М.,2002.С. 266.

[5] ЦГАМ. ф. 203. оп. 744. д. 2631

[6] Игумения Евгения, основательница Аносина Борисоглебского девичья монастыря. М., 1876.

[7] РГИА. ф. 797. оп.2. д. 7891

[8] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[9] там же.

[10] Женская Оптина: материалы к летописи Борисоглебского женского Аносина монастыря. М.,2007.С. 219

[11] Игумения Евгения, основательница Аносина Борисоглебского девичья монастыря. М., 1876. С. 22-23

[12] ЦГАМ ф. 50 оп.6 д. 2291,2081

[13] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[14] РГИА мф ф. 797 оп.2 д. 7891

[15] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[16] Игумения Евгения, основательница Аносина Борисоглебского девичья монастыря. М., 1876

[17] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[18] Игумения Евгения, основательница Аносина Борисоглебского девичья монастыря. М., 1876

[19] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[20] Рассказы бабушки: из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Спб., 1885

[21] там же

[22] там же

[23] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[24]Зверинский В.В. Монастыри по штатам.Спб,1892.С.203

[25] там же С. 383

[26] Душеполезное чтение. М., 1869. Ч.III. С.230-239

[27] ЦГАМ. ф. 203. оп. 744. д. 2631

[28] ЦГАМ. ф. 203. оп. 744. д. 2631, 2633, 2634

[29] ЦГАМ. ф. 203. оп. 744. д. 2631

[30] там же

[31] там же

[32]   ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[33] Рассказы бабушки: из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Спб., 1885

[34] Игумения Евгения, основательница Аносина Борисоглебского девичья монастыря. М., 1876

[35] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[36] ОПИ ГИМ ф.420 е.х. 524

[37] РГИА ф. 796 оп.102. д. 362



27.06.2022