Митрополит Филарет и Аносина пустынь

И.Ю. Смирнова
Митрополит Филарет и Аносина пустынь

«Филаретовская эпоха» — пятидесятилетний период архиерейского, церковно-дипломатического и пастырского служения святителя  Филарета, митрополита Московского — характеризовалась широким развитием русского монашества, и прежде всего монашества женского. За время пребывания на Московской кафедре (1821–1867) святителем было основано пять женских монастырей, отличавшихся строгим общежительным уставом, в том числе — Борисо-Глебская Аносина пустынь, Троице-Одигитриева Зосимова пустынь, Спасо-Бородинский монастырь. Их основательницами и настоятельницами были женщины не только высокой духовной жизни, но и широкой светской образованности и культуры, как правило, родом из знатных семейств — игумения Евгения (Мещерская), вдова павшего на Бородинском поле генерала Мария (Тучкова), Митрофания (баронесса Розен) и др. Их знакомство со святителем почти во всех случаях состоялось задолго до вступления в духовное звание. Но далеко не всегда духовные искания представительниц российской знати приводили их в монастырь. История церковной жизни Москвы и Петербурга знает целый ряд знатных аристократок, которые, оставаясь матерями семейств, законодательницами салонов, были в то же время молитвеницами, подвижницами, благотворительницами. И на протяжении многих лет, порой — десятилетий, святитель Филарет, не делая различия между светскими и духовными, фактически осуществлял их духовное руководство, направляя, вразумляя, утешая в скорбях, научая жизни во Христе. «Высокопарный орел в богословских созерцаниях, он был опытный мудрец в делах жизни земной» .
В длинном перечне имен выдающихся современниц московского святителя особое место занимает игумения Евгения (в миру княгиня Евдокия Николаевна Мещерская, урожд. Тютчева; 1774–1837), основательница и первая настоятельница Борисоглебской Аносиной пустыни.
Княгиня Евдокия Николаевна, супруга князя Бориса Ивановича Мещерского, овдовев через два месяца после замужества (1796), отказалась от светской жизни, вырастила дочь и, выдав ее замуж, в 1820 г. устроила в своем имении, с. Аносино, Звенигородского уезда Московской губернии, при построенной ею церкви в честь блгв. князей Бориса и Глеба богадельню на двенадцать женщин, «которые и заняли свои места 4 июня, в день рождения покойного князя Бориса Ивановича <Мещерского>» .
Так реализовалось сокровенное желание княгини удалиться от мира и тяготившего ее образа жизни светского общества: «Уже не нахожу в себе, — писала она, — возможности достаточно служить тому званию и месту, в которых по роду моему поставлена». Она неоднократно обращалась за советом и разрешением поступить в монастырь к известному ростовскому  старцу Амфилохию (Яковлеву), бывшему ее духовнику, и к архимандриту Парфению (Черткову), ректору Московской духовной семинарии, позднейшему ее руководителю и наставнику в духовной жизни; но они советовали «оставить неспешно и мир и домашний быт» .
В 1821 г. «Евдокия Николаевна задумала учредить вместо богадельни женское общежитие при Аносинской церкви. В пользу общежития она внесла в Сохранную Казну 10000 руб. и отрезала 8 десятин земли» . Не исключено, что на это решение повлияло мнение архиепископа Филарета, который видел возрождение монашеской жизни  в учреждении общежительных обителей. По словам преосвященного Леонида (Краснопевкова), «еще не будучи Московским архиереем, в качестве синодального члена, обратил он внимание на дело будущей обители, благоприятствовал ему и, когда был рукою Господнею поднят на высокий свещник Церкви Московской, то не замедлил от света своего затеплить в здешней пустыни тот священный огонь, который не угасал в течение 50-ти лет и напротив, все более и более разгорался, и освещая, и согревая, и утешая сердца» . При назначении архиепископа Филарета на Московскую кафедру, церковь и богадельня княгини Мещерской оказались под его непосредственным управлением и попечением.
4 мая 1822 г., в день именин покойной матери княгини, Пелагии Денисовны Тютчевой, состоялось первое с момента вступления архиепископа Филарета на Московскую кафедру освящение храма во имя Живоначальной Троицы и открытие первого женского общежития, которому довелось сыграть значительную роль в жизни епархии. Княгиня была утверждена попечительницей общежития, а смотрительницей была назначена одна из сестер Александровского монастыря, Матрена Ивановна, приглашенная княгиней для устроения в Аносинском общежитии монашеской жизни. Это отчасти объясняет торжественный характер филаретовской проповеди, сказанной после освящения храма, которая начинается славословием и выражением сугубой, удвоенной радости:
«Слава Богу дивному во святилище Своем! Еще место соделалось святым и Божиим; еще отверзлось небо на земли; еще дано прибежище молитвам; еще явился престол благодати. <...> Как приятно сердцу, которому не только желание создать храм Богу, но и совершение сего желания даровано! Как приятно пред Богом сердца успокоиться в любви и благодарности! Есть ныне здесь и еще радость. Вместе с обновлением сего дома Божия обновляется близ его дом богоугодного жительства; так что радость благочестия получает новое пространство, соединяясь с радостию человеколюбия, и радость человеколюбия приемлет освящение от радости благочестия. Знамение во благо сотворил Бог, устроив сие таким образом: благо убогим, когда они видят себя у Бога» .
Святитель в своем слове касается важнейших богословских тем —  присутствия в храме Божием живого Бога и необходимости «иметь известный предел, где бы совершалось прикосновение к беспредельному»; Таинства Евхаристии, когда «Божественный огнь, нисходящий на бескровную жертву и ее, не разрушая, превращающий в Божественную Плоть и Кровь, в пищу жизни вечной»;  надобности участия в общей молитве, «по Его непреложному обещанию: идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь и Аз посреде их (Мф. 18, 20)» .
И далее Святитель переходит к своей излюбленной теме – важности устроения Божьего храма  как обители для тех, в ком Бог «ищет обители Себе Самому» — для преображения их духовно и телесно в храм Божий. Уже не в первый раз в своих московских проповедях Филарет призывает москвичей «из дома молитвы приносить дух молитвы и в дом и освящать им тайную храмину твою» , приглашает их к «созиданию живого храма живому Богу» . И на этот раз для проповеди взята им та же тема святости храма. Здесь, уже не в первый раз, очевидна связь с наследием св. Григория Богослова, слова которого («непрестанно созидай ум свой в храм Богу, чтобы внутри своего сердца иметь невещественную опору — Царя» , или его же слова о «создании внутрь сердца невещественного храма» ) были главным правилом святителя Филарета, как можно проследить по его проповедям раннего лаврского и петербургского периода.
В первой борисоглебской проповеди эта тема зазвучала с новой силой. Когда еще нет монастыря, но налицо стремление к жизни монашеской, когда еще рано говорить об обетах и отречении от мира, но очевиден выбор пути подвижнического, тема созидания живой духовной обители Богу на примере устроения храма была как нельзя более уместна и своевременна как для основательницы, стоявшей на перепутьи и еще не достигшей определенности в выборе пути, так и для насельниц новоучрежденного общежития.
В словах проповеди, обращенным к первым насельницам Борисоглебского общежития есть указание на то, как себя вести в присутствии живого Бога, как подготовить себя к богообщению:
«если мы имеем во храме такое сокровище, какого драгоценнее и небеса не имеют, то есть святое и благодатное присутствие Божие, то с каким вниманием, с каким благоговейным страхом должны мы здесь обращаться, чтобы оное не было у нас отнято»…
...Вы стоите здесь пред Богом: точно ли стоите вы непоколебимо в Его присутствии, не убегает ли мысль ваша за стены храма, не обращается ли сердце ваше от Бога к тварям… Вы участвуете здесь в молитвах: изрекает ли внутренно дух ваш то, что внешно говорят уста? Чувствует ли сердце, что слышит ухо? Или вы думаете, что Бог будет внимать молитве, которой вы сами не внимаете?..»  
Фактически, Святитель развивал тему богообщения, указывая на различные ступени к достижению этого высшего состояния, то есть, говоря его словами, к высшему откровению сокровенного —
•    «наполняй и ты ум твой и память, яко духовными образами, назидательными помышлениями о великих делах Божиих и о богоугодных делах святых Его»;
•    «старайся, чтоб и в тебе святые помышления о Боге рождали свет веры и возжигали огнь любви к Богу»;
•    «да исправится молитва твоя, яко кадило, пред Богом»;
•    «внимай так, чтобы слово Божие вселилось в тебя (Кол. 3, 16) чрез учение и вразумление себя самого»;
•    «воспевай и ты в сердце твоем Господеви»;
•    «отлагай же и ты житейские попечения; да молчит в тебе все плотское, и да навыкнет дух твой с Давидом зреть Господа пред собою выну» .
Святитель и в дальнейшем будет развивать тему внутреннего храма. Приведем лишь несколько наставлений из писем к игумении Марии (Тучковой): «Не надобно засматриваться на живущих в жилищах благолепных и великолепных: надобно чаще вглядываться на живших в пещерах и в хижинах. Пусть будут, какие случатся, рукотворенные храмины: забота о том, чтобы в них обрелись помещенными нерукотворенные храмы Божии. В сей заботе желаю Вам совершенного успеха» . И в другом месте: «С терпением желаю, чтобы обитель Ваша имела пространный храм; а более желаю, чтобы Вы, пребывающие в ней, были церкви Бога жива, и Дух Божий жил в Вас, по слову Писания» .
После возведения храма и учреждения общежития княгиня была уверена, что она уже может «собою располагать, оставить мир и сие место и скрыться куда подалее до окончания дней своих» . С этими помыслами Евдокия Николаевна отправилась в середине июня 1822 г. во Владимир к своему духовному отцу, преосвященнейшему Парфению. Согласно ее словам, «по неоднократном совещании, разборе обстоятельств, чувств души моей и совести, преосвященный благословил меня наконец на выход из мира, но с тем, чтобы я определилась в Борисо-Глебское общежитие». Аналогичное благословение после длительной предварительной переписки получила она от митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского Серафима (Глаголевского), архиепископа Московского Филарета, преосвященного Калужского Филарета (Амфитеатрова) и старца Амфилохия. «Сколько лет удерживали, — пишет княгиня, — а теперь все, в разных местах находясь, в одно почти время разрешили мне и прислали свое благословение» .
Из этих слов видно, что архиепископ Филарет, наряду с другими известными своей духовностью лицами, не только с вступлением на кафедру, но уже продолжительное время был знаком с княгиней Мещерской и знал о ее склонности к монашеству, о чем она сама писала следующее: «Я вела жизнь уединенную, прилежала к церкви И, елико могла, пеклась о вверенных мне подчиненных; у детей в городе в зимнее время по нескольку недель гащивала для утешения моей добрейшей дочери, ради семейного и моего удовольствия и чтобы прежде времени не огласить моего твердого намерения оставить мир» .
17 апреля 1823 года княгиня Евдокия Николаевна Мещерская поступила в Борисоглебское общежитие — состоялось ее облачение в рясофор. Указом Святейшего Синода от 25 июня 1823 г. общежитие было преобразовано в женский монастырь (это было первое женское общежитие, преобразованное при святителе Филарете в общежительный женский монастырь). 13 сентября 1823 г. за всенощным бдением в церкви вмч. Екатерины Вознесенского монастыря кн. Е. Н. Мещерская была пострижена в монахини архиепископом Филаретом с именем Евгения, а 14 сентября 1823 г. в Чудовом монастыре за Божественной литургией посвящена в сан игумении Борисо-Глебского Аносина монастыря.
В ноябре 1823 г. игумения Евгения докладывала святителю, что «при монастыре вновь устрояются святые врата, и возле них удобно было бы соорудить малую церковь во имя св. Димитрия Ростовского, для отправления в ней разных треб для мирских прихожан». Указ о дозволении строить церковь последовал 7 декабря 1823 г.
Святитель Филарет утвердил в монастыре, по желанию игумении, общежительный устав преп. Феодора Студита, предполагавший строгий образ иноческой жизни. Утреня начиналась в три часа утра; пение было самое простое; все, кроме больных и престарелых, обязаны были присутствовать на всех службах и за трапезой, в келлиях запрещено было что-либо готовить и держать  съестное; самовары также были строго запрещены; ни огня в келье,  ни лампад перед иконами иметь не разрешалось . Запрещалось ходить из кельи в келью без благословения; мирским людям, даже ближайшим родственникам монахинь, вход в обитель был строжайше запрещен.
Одежда,  белье и обувь были самые простые и необходимые. (Здесь уместно привести трогательные воспоминания внучки игумении Евгении (Мещерской), Евдокии Озеровой, впоследствии  игумении Евгении-младшей, важные для понимания монашеского устроения бабушки:
«Припомнился мне рассказ покойной матушки игумении Евгении. Она в бытность свою в Москве по делам обители, всегда останавливалась в доме детей своих, а моих родителей. Однажды, возвратясь от Владыки Митрополита Филарета, она с смущением передавала им, что, приехав на подворье, она застала там одну из московских игумений, и когда они вместе вошли, то Святитель, пригласив матушку на диван с собою рядом, а московской сказал: “А ты постой, изомнешься”. На ней была нарядная шелковая ряса, а на матушке Евгении, по обычаю, грубого манатейного сукна. Владыка любил простоту и даже нищету в монашеском образе» ).
Не всех сестер Аносиной пустыни удовлетворяли нововведения, что создавало в обители напряженную атмосферу. Поэтому, приехав в обитель по случаю освящения церкви во имя св. Димитрия Ростовского архиепископ Филарет 12 сентября 1824 г. произнес проповедь, содержание которой определялось его желанием помочь матери настоятельнице в устроении общежительного монастыря.
Проповедь Филарета начинается с обращения к игумении Евгении и сестрам ее обители, которые, по мысли Филарета, «в уединении могут вкушать сладость безмолвия и в невозмущенном воздухе зреть чистый свет Божий»  (отметим при этом, что эти слова отсутствуют в проповеди 1842 г., для которой слово 1824 года было взято митрополитом Филаретом за основу). В проповеди говорится о «желании пустыни», «усердии к пустынножительству», звучит горячее стремление к уединению и безмолвию. «А нам, — говорит Святитель, — которые после кратковременной беседы в пустыне о пустыне, должны возвратиться в молву города, кто и когда даст криле, яко голубине, да полетим и почием?».
Однако были и другие причины, способствовавшие созданию этого проникновенного текста. Слово 1824 г., произнесенное в Борисоглебской пустыни, стало  своего рода ответом святителя Филарета на кризис, вызванный закрытием Библейского Общества и запретом деятельности по переводу Священного Писания, упразднением Двойного министерства и снятие с постов князя А.Н. Голицына,  опалой самого московского архипастыря, запрещением Православного Катехизиса, составленного святителем Филаретом по поручению императора Александра I, обвинением в «неправославности» его проповеди на Благовещение 1824 г., произнесенной в Благовещенской церкви Чудова монастыря.
Слово на Благовещение распространялось по Москве в многочисленных списках, т. к. его напечатанию воспрепятствовали слухи недоброжелателей святителя о наличии в ней ошибок в трактовке Священного Писания. По этому поводу архиепископ Филарет писал митрополиту Серафиму в письме от 14 декабря 1824 г.:
«Несбыточная молва о катехизисе, которая, однако, сбылась, делает сбыточной молву, которая идет о проповеди моей в день Благовещения, что она будет запрещена. Не имея дерзости доверять исправности собственного дела, озаботился бы я, может быть, сим случаем; но не без Промысла, думая, Божия так устроилось, что спокойствие совести моей в сем случае подкрепляется и утверждается двояким свидетельством Вашего Высокопреосвященства. Во-первых, сохранилась у меня рукопись сей проповеди, на которой Ваше Высокопреосвященство собственною рукой исправили одно выражение и не более; печатание произведено согласно с сею рукописью и с Вашим исправлением. Во-вторых, сохранилось у меня собственноручное Ваше письмо, в котором сделанный Вами о сей проповеди отзыв столь благосклонен, что я в другом случае не отважился бы обнаружить оный, опасаясь тщеславия, но теперь принуждаюсь выписать. Вы пишете: “проповедь Вашу на Благовещение я читал; она, по моему мнению, есть самая лучшая из всех проповедей Ваших”. После сего не мое маловажное дело, но важное свидетельство Вашего Высокопреосвященства защищать должно, если только нужно защищать в деле сего рода суждение первенствующего члена Синода» . В конечном счете Слово вышло отдельным изданием в 1824 г. и впоследствии входило во все прижизненные издания святителя.
(Как уже отмечалось, Слово архиепископа Московского Филарета по освящении храма во имя Святителя Димитрия, Ростовского Чудотворца, сказанное в Борисоглебском общежительном монастыре, впоследствии послужило образцом для знаменитого «Слова по освящении храма Явления Божией Матери преподобному Сергию, устроенного над мощами преподобного Михея в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре», произнесенного митрополитом Филаретом 27 сентября 1842 г.  Это слово также является ответом на кризис, связанный с событиями в Петербурге в 1842 г. — так называемым «делом литографического перевода», следствием которого было «заключение» Филарета в его епархии – по окончании очередной чреды присутствия в Святейшем Синоде в 1841/42 г.  митрополит Филарет был отпущен в Москву без обычной резолюции императора о возвращении в столицу, куда он более не приезжал . Вновь подводилась черта целой эпохе, связанной с его присутствием в Петербурге. В непростое для него время святитель вновь обращается к сокровенной для него мысли о сути истинного монашества – о духовной пустыне, и показывает надмирный, универсальный путь спасения:
«О Дающий одним криле голубине, чтобы лететь в пустыню, а другим клокчущий глас кокоши, чтобы в городе и пустыне собирать птенцов Твоих под криле Твои! Собирай Сам и храни всех нас под крилами благости Твоея, и стогнами ли града, тропинками ли пустыни приведи, наконец, всех в вечно безопасный град, из которого не нужно будет бежать ни в какую пустыню. Аминь» .
Эти слова-близнецы, различающиеся лишь в силу конкретных реалий и нужд двух общежительных обителей, обнажают сокровенные глубины души святителя в периоды особых раздумий о личном служения, сугубых молитв о судьбах Церкви и пути спасения. При этом как в первом, так и во втором случае кризис нашел свое разрешение в последовавшем вскоре духовном подъеме. Если после событий 1824 г. знаковыми событиями становятся знакомство святителя Филарета с иеромонахом Высокогорской Арзамасской пустыни Антонием (Медведевым) и основание Троице-Одигитриевского женского общежития под духовным руководством преподобного Зосимы (Верховского), то после 1842 г. было начато устроение Гефсиманского скита при Троице-Сергиевой Лавре. При этом неправомерно было бы сводить каждый из этих духовных прорывов единственно к святителю Филарету. В первом случае духовная напряженность складывалась в целом не только из-за событий в Петербурге, но и в связи с гонениями на старца Зосиму и его общину в Туринском монастыре. Гефсиманский скит во многом обязан своим возникновением преподобному Атонию (Медведеву) и святителю Филарету Киевскому. Тем не менее, решающую роль в обоих случаях, несомненно, играл митрополит Филарет Московский — и как правящий архиерей, и как аскет-подвижник. Как в свое время Борисоглебская и Троице-Одигитриева пустыни стали первыми из основанных святителем Филаретом в Московской епархии женских общежительных монастырей, так и Гефсиманский скит явился мощным духовным форпостом, оказавшим сильное влияние на монастырскую жизнь Московской епархии и всей России).
Проповедь святителя Филарета, ставшая жемчужиной его гомилетического наследия, не случайно была произнесена в обители Евгении (Мещерской), к которой Святитель обращался не иначе как к «сестре о Господе». К сожалению, нам не известны обстоятельства знакомства и дружбы святителя Филарета с княгиней Е. Н. Мещерской, но с определенностью можно говорить, что их связывали особые отношения. Святитель Филарет считал игумению Евгению (Мещерскую) своей духовной сестрой и в своих письмах к ней обращался не иначе как «сестра о Господе». Его немногочисленные письма к ней отличаются мудрыми советами, как духовными, так и деловыми, а также  доверительностью и бережным отношением к собеседнице. Помимо обычных монастырских забот по управлению сестрами общежития, благоустроению обители и храмов, в них присутствуют рекомендации соблюдать экономию и не допускать излишеств.
Так, после того, как на территории монастыря в 1828 г. было начато строительство больницы с церковью во имя святой покровительницы дочери игумении Анастасии Борисовны Озеровой вмч. Анастасии Узорешительницы, освященной 1 сентября 1829 г., митрополит Филарет писал:
«Иконостас привести к окончательной отделке не худо, если можете собраться с силами. Не отделывайте богато. Украшения позолотите, а прочее покройте краскою… Столпы в трапезе каменные сделать надобно. А фонарь не уничтожить ли совсем? – С ним больше заботы, нежели от него пользы. И ограду покрыть не худо: только в один год с иконостасом, думаю, не в силах будете. Если ныне займетесь иконостасом: ограда пусть подождет» .
Во время продолжительной болезни матери игумении святитель распорядился, чтобы обитель, устроенная «многими трудами и подвигами»  игумении, отныне с «благодарностию послужила ее успокоению», при условии, что казначея монахиня Серафима ,  которой было поручено временное управление обители, была в послушании у игумении и «в важнейших случаях не оставляла просить совета и наставления» . В своих автобиографических записках игумения Евгения писала: «10 января 1832 года, по случаю тяжкой моей болезни, продолжавшейся несколько месяцев и доведшей меня до совершенного изнеможения сил, по моему желанию и приказанию владыки, я передала сестер и дела моей обители матери казначее, впредь до моего выздоровления» .
Святитель откровенно делился с игуменией Евгенией важными для него событиями и происшествиями, и это отношение было взаимным, как можно видеть в письме от 4 июня 1835 г., где на признание игумении о скорби в связи с потерей близкого человека — Елизаветы Алексеевны Ельчаниновой — святитель  откликается призывом к молитве, которая «да успокоит Вас в печальном воспоминании преставльшегося друга» .
27 февраля 1837 г., вскоре после кончины игумении Евгении в письме к сенатору С. Н. Озерову, зятю игумении, митрополит Филарет писал: «Ваше Превосходительство, Милостивый Государь! Получив при письме Вашего Превосходительства список с завещания к Богу преставльшейся игумении Евгении и поминаемый в сем завещании билет на 8500 р., какое я дал предписание Консистории, с оного препровождаю при сем список. Не могу при сем умолчать, что искренним сердцем разделяю с Вами и супругою Вашею чувство лишения. Вы лишились многолюбящей матери, а я духовной сестры, которой чистые намерения, послушания и доверенность облегчали и приятными делали мне исполнение моих обязанностей к ней и к обители. Посему что себе, то и Вам советую воспоминать о ней кроткими воспоминаниями любви и молитвы и чувство лишения умягчать памятию добра, которое не умирает» .
В 1854 г., в память о игумении Евгении (Мещерской) митрополит Филарет поставил игуменией Борисоглебской обители ее внучку, причем при поставлении он переменил имя, данное ей при пострижении в мантию – Елисавета – на Евгению. Тогда же владыка предложил  новой игумении собрать воспоминания стариц о правилах монастыря, введенных первой игуменией, выражая тем надежду на преемственность духовных установлений общежительной обители, подкрепленных и родственными узами новой настоятельницы с первоначальницей.
Та же надежда отчетливо выражена святителем Филаретом в письме к игумении Евгении (Мещерской) от 13 июня 1835 г., где он среди прочего писал: «Что Вы с верою взираете на пути Провидения в неоставлении Вашей обители, тем я утешаюсь; и молю Бога, чтобы и Вас и сущих с Вами в сей вере утвердил, и веру Вашу благими и милосердыми посещениями Своими оправдывал, как доныне» . И сегодня, спустя два столетия с утверждения Аносина Борисоглебского общежительного монастыря, можно видеть, что упования эти не остались втуне.

Приложение:
1. Письмо игумении Евгении (Озеровой) к митрополиту Московскому Филарету. Аносина Пустынь, 12 мая 1854 г.

[Л. 1] Высокопреосвященнейший Владыко
Всемилостивыйший Архипастырь и Отец!
По благословению Вашего Высокопреосвященства старалась собрать прежние постановления со слов стариц монастыря, сколько было возможно. Осмелясь сделать покорные свои замечания, судя по  [Л. 1об.] настоящим обстоятельствам, представляю все Вашему Архипастырскому благоусмотрению и разрешению.
Испрашивая всей обители и себе Вашего Святительского благословения и святых молитв, честь имею пребыть с глубочайшим почтением
Вашего Высокопреосвященства
Всемилостивейшего Архипастыря
нижайшая послушница
грешная игуменья Евгения.
1854 года
Мая 12 дня.

НИОР РГБ. Ф. 316/2. К. 5. Ед. хр. 32.Л. 1-1об.
2. [Л. 3] Правила Борисо-Глебского Аносинского общежительного девичьего монастыря, изложенные со слов стариц оного.
Благовест зависел от настоятельницы обители.
Утреня начиналась постоянно в 3 часа. Обедня в будничные дни одна в 8 часов, в воскресные две: поздняя в 9; в двунадесятые и табельные дни: соборное служение. Всенощная летом начиналась в 6 часов, а в праздники зимою в 2 часа утра. Кажется достаточно было бы начинать утреню в 4 часа утра постоянно. А всенощную не лучше ли в 7, чтобы иметь время окончить вечернюю трапезу до всенощной и чтобы после не медля все расходились по келлиям.
[Л. 3об.] Полунощница оканчивалась тропарями как во Святой Афонской Горе.
Между кафисмами на дневное Евангелие, а по 6 песне канона Пролог. Ныне совсем оставлено.
После утрени прочитывались
в понедельник: Канон Печерским чудотворцам.
во вторник: Святой великомученице Варваре акафист.
в четверток: Акафист святителю Димитрию.
в пяток: игуменьею Анастасиею положено читать Акафист Страстям Господним.
Псалмы в изобразительных читались в будничные дни,  в праздничные пели.
Стихиры всегда пели как на вечерне, так и на утрени на хвалитех.
Правило, т. е. три канона и акафист совершалось в церкви после вечерни.
Постоянно литургия отправлялась о усопших, кроме [Л. 4] праздников, а в воскресные дни ранняя всегда была о упокоении. Ныне ранние все оставлены.
Пение было самое простое; теперь же его совершенно забыли, а нотное, вновь введенное, сестры без регентши не могут петь, кроме того, что переложено с печатного обиходного Ирмолога на ноты. Кажется, полезно было бы кому-нибудь их направить на простое церковное пение.
Во святую четыредесятницу на утрени: чтение три раза из книги преп. отца нашего Ефрема Сирина и Пролог.
На часах три раза из книги пр. Иоанна Лествичника. Ныне читается по два раза.
Псалтирь по усопших читался постоянно, по очереди, как при Богослужении, так и между служб до 9 часов вечера. Во время Литургии прочитывался Синодик.
[Л. 4об.] Ударяли к трапезе в 11 часов. Приготовлялось три кушанья в обеде и два в ужине. В храмовые праздники четыре в обеде.
Каждый воскресный и праздничный день пеклись булки.
В летнее время накануне праздничных дней вечерняя трапеза поставлялась перед всенощной.
Во время обеда чтение Четьи-Минеи, после ужина молитвы на сон грядущим и помянник.
Все кроме больных и престарелых присутствовали за трапезой, в келлиях ничего не приготовляли и без благословения ничего съестного не держали.
В святую четыренадесятницу трапезы не поставлялось: в понедельник, вторник и четверток. Теперь, хоть не ударяют в обычное время к трапезе, но приготовляют два кушанья, все сходятся, только в разное время и берут кушанье по кельям, от сего происходит беспорядок. Сухоядения же понести почти никто не может. Не лучше ли приготовлять два [Л. 5] кушанья и всем собираться по обычному ударению в колокол, кроме желающих соблюсти строгий пост и немощных.
В храмовые, двунадесятые праздники и царские табельные дни сестрам предлагался общий чай. В прочие же праздничные дни трава с молоком или с медом, судя по времени.
Строго запрещены были самовары по кельям, но теперь долговременная привычка, всеобщее употребление, изнеможение телесное от трудного послушания, кажется, дозволяют не лишать сестер этого утешения, иначе будет сильный ропот.
Ежедневно сестры должны были находиться у каждой службы, храмы того времени, где требовалось исполнение какого-либо спешного послушания, а труждающиеся сестры должны были присутствовать при утрени ежедневно и при литургии в среду и в пяток.
[Л. 5об.] Всем выдавалась самая простая толстого мантейного сукна или большею частию крашининная необходимая одежда, также белье и обувь.
Позволялось же: кто имел достаток или благодетелей иметь одежду несколько лучше для праздничных дней, но не роскошную.
В теперешних обстоятельствах обитель еще не может удовлетворять одеждою сестер, во-первых, потому, что число их весьма умножилось, во-вторых, что ткацкое заведение совсем упало. Мантейного сукна вовсе не тачется, а для холстов только и есть, что один стан. Средств же все завести снова недостает.
Для рукоделья в зимнее время давались свечи, собирались в одну большую келью и одна из сестр читала какую-либо духовную книгу вслух. В 9 часов расходились. Не позволено было [Л. 6] иметь огня в келье, ни даже лампады перед иконами. Кажется, теперь это невозможно, ибо запрещение огня возбудит ропот и даст повод к большей лености.
Всех приходящих странствующих и богомольцев успокоивали на гостинице и подавали им с общей трапезы пищу, что и теперь продолжается.

НИОР РГБ. Ф. 316/2. К. 5. Ед. хр. 32.Л. 3-6.



Леонид (Краснопевков), архиепископ. Слово на освящение храма во имя св. прав. Филарета Милостивого в Серпуховском Владычнем монастыре, произнесенное 1 декабря 1867 г. // Свт. Филарет, митрополит Московский. Творения. Слова и речи. М. 2007. Т. IV. С. 420-421.
    Игумения Евгения, основательница Борисо-Глебо-Аносина общежительного девичья монастыря. М., 1994. С. 29.
    Игумения Евгения, основательница Борисо-Глебо-Аносина общежительного девичья монастыря. М., 1994. С. 30.
    Там же. С. 29.
    Слово епископа Леонида (Краснопевкова) на литургии по исполнении 50-летия со дня открытия обители // Женская Оптина. М., 2005. С. 249.
    Слово при освящении храма Живоначальной Троицы, созданного тщанием княгини Евдокии Николаевны Мещерской, и при открытии основанного ею, Высочайше утвержденного Борисоглебского женского общежития. 4 мая 1822 г. // Свт. Филарет, митрополит Московский. Слова и речи. Т. I. М., 2009. С. 307.
    Там же. С. 310.
    Слово в день Алексия, митрополита московского. 12 февраля 1822 г. // Там же. С. 284.
    Слово в день Благовещения. 25 марта 1822 г. // Там же. С. 302.
    Мысли, писанные двустишиями // Таинственные песнопения. М., 2000. С. 187.
    Сон о храме Анастасии, который Григорием устроен был в Константинополе // Свт. Григорий Богослов. Таинственные песнопения. М., 2000. С. 170.
    Слово при освящении храма Живоначальной Троицы... // Свт. Филарет, митрополит Московский. Слова и речи. Т. I. М., 2009. С. 311.
    Там же.
    Письмо митрополита Филарета к игумении Марии (Тучковой) от 14 марта 1845 г. // Письма святителя Филарета Московского к игумении Марии (Тучковой). Спасо-Бородинский монастырь, 2003. С. 78.
    Письмо митрополита Филарета к игумении Марии (Тучковой) от 31 мая 1849 г. // Там же. С. 94–95.
    Игумения Евгения, основательница Борисо-Глебо-Аносина общежительного девичья монастыря. М., 1994. С. 29.
    Там же.
    Там же. С. 28.
    НИОР РГБ. Ф. 316/2. К. 5. Ед. хр. 32. Л. 4-6.
    Цит. по: Женская Оптина. М., 2005. С. 233.
    Слово архиепископа Московского Филарета по освящении храма во имя Святителя Димитрия, Ростовского Чудотворца, в Борисоглебском общежительном монастыре. 12 сентября 1824 г. // Свт. Филарет, митрополит Московский. Слова и речи. Т. I. М., 2009. С. 432.
    Цит. по: Корсунский И. Н. Святитель Филарет, митрополит Московский: его жизнь и деятельность на Московской кафедре по его проповедям, в связи с событиями и обстоятельствами того времени (1821-1867 гг.). Харьков, 1894. С. 54.
    Слово по освящении храма Явления Божией Матери преподобному Сергию, устроенного над мощами преподобного Михея в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. 27 сентября 1842 г. // Свт. Филарет, митрополит Московский. Творения. Слова и речи. М. 2009. Т. III. С. 126-132.
    См. об этом, например: Фроловский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 213-218.
    Свт. Филарет, митрополит Московский. Творения. Слова и речи. М. 2009. Т. III. С. 132.
    Письмо от 9 июня 1830 г. // Святитель Филарет, митрополит Московский. Переписка с современницами / Подг. текста, предисловие, сопроводит. статья, коммент. И. Ю. Смирновой. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2013. С. 493.
    Монахиня Серафима (в миру – Капиталина Петровна Заварзина, 1777-1854), из дворян, дочь коллежского секретаря Тульского уездного суда Петра Ивановича Заварзина. 1 февраля 1809 г. поступила в число послушниц Тульского Успенского монастыря; затем перешла в Серпуховский Владычний монастырь, где 23 декабря 1826 г. была пострижена в монахини, несла послушании ризничей. 3 июня 1826 г. определена в Борисо-Глебский Аносин монастырь, 12 декабря 1827 г. назначена казначеей. В феврале 1831 г. подала прошение об освобождении от должности и перемещении в другой монастырь, но прошение было оставлено без ответа. В резолюции митрополита Филарета на очередное прошение казначеи Серафимы об отпуске на 6 месяцев в Тихвин сказано: «Частое прехождение с места на место для монахов вредно. Отказать, тем паче, что жалуется на болезненные припадки. Больному не шататься надобно, а оставаться на месте в покое» (цит. по: Женская Оптина. М., 1997. С. 649). В 1834 г. оставила должность и обитель. В 1848-1854 гг. была настоятельницей Кашинского Сретенского монастыря в Тверской епархии.
    Письмо от 4 февраля 1832 г. // Женская Оптина. Материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря. М., 1997. С. 19.
    Игумения Евгения, основательница Борисо-Глебо-Аносина общежительного девичья монастыря. М., 1994. С. 41.
    Письмо от 4 июня 1835 г. // Святитель Филарет, митрополит Московский. Переписка с современницами // СТСЛ, 2013. С. 494.
    Письмо к С. Н. Озерову от 27 февраля 1837 г. // Женская Оптина. М., 2005. С. 94.
    Письмо от 13 июня 1835 г. // Святитель Филарет, митрополит Московский. Переписка с современницами // СТСЛ, 2013. С. 494.

02.06.2023