БЕСЕДЫ ЕПИСКОПА СЕРАФИМА В АНОСИНОЙ ПУСТЫНИ

Священномученик Серафим (Звездинский) с июня 1925 по июль 1926 (до ссылки в Дивеево) жил в Аносиной пустыни и на монастырском хуторе под Кубинкой. Во время пребывания в монастыре Владыка ежедневно совершал Божественную литургию в храме св. великомученицы Анастасии. Великим постом 1926 года постригал сестер в иночество, а на Пасху всех причащал сам. Проповеди сщмч. Серафима, произнесенные им перед сестрами Аносина монастыря, образно передают значение пострига, монашеских одежд  и монашеской жизни вообще.

БЕСЕДА ПЕРВАЯ

Существует в обители один добрый обычай: отводить новопостриженную монахиню в келлию после того, как она просидела, подобно Марии Евангельской пять дней в храме, как бы у ног Сладчайшего Иисуса. Этот обычай напоминает нам о том, что все мы должны позаботиться чтобы приготовить себе келлию там, в будущей жизни, чтобы когда придет к нам страшный, неумолимый проводник — смерть, не оказаться нам без пристанища. А келлия эта покупается еще здесь на земле за три золотых рубля: первый рубль — смирение, второй — послушание, и третий — безроптание. И украсить ее мы должны еще в этой жизни пятью чудными узорами. Узоры эти — наша монашеская пятисотица: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».

Что сие еже о вас таинство, сестры мои дорогие, новопостриженные монахини Виталия и Мартиниана, новые нареченные вам имена, новые на вас одеяния? Что сие еже о вас бысть таинство?

Постриг — это второе крещение. При крещении, когда нарекают христианское имя, хотящему следовать за Господом, Сам Христос в день первый его Ангела дарит ему Свой подарок — надевает на него руками священнослужителя крест.

А теперь сочтите, сколько надел я на вас крестов, или лучше сказать не я, а моими руками Сам Христос. Три креста! Один — первый крест на плечах у вас, на хребте — это параман, четыреугольный плат с изоб­ражением креста и орудий страданий Господа Иисуса Христа, на котором написаны великие слова, которые так любил повторять первоверховный ап. Павел: «Аз язвы Господа Иисуса на теле моем ношу». Второй крест на груди, на персях, который прикрепляется к первому кресту четырьмя поясами, в честь четырех Евангелистов. И третий крест с зажженною свечою в руках. Что значат эти кресты?

В чине пострига нет ни одного слова, одной строки, написанных зря. Этот чин составлен Святыми отцами по внушению Духа Святаго.

Три креста — три обета, которые дает монахиня Господу: обет послушания, обет нестяжания и обет целомудрия, чистоты.

Первый обет—первый крест, который подобен мученичеству безкровному: послушание. Этот крест изображает параман на плечах, на хребте. Послушание — это благое иго и легкое бремя Христово. Подклонись и неси его со смирением и великим терпением на хребте своем. А когда тебе станет невыносимо трудно отрекаться от своей воли, от себя самой, невыносимо станешь гореть, как жертва на огне всесожжения, тогда вспомни слова, которые начертаны у тебя на пара­мане: «Аз язвы Господа Иисуса на теле моем ношу». Вспомни, как и Господь сказал о Себе Самом устами пророка Своего: «Плещи Мои вдах на раны и лица Моего не отвратих о студа оплевания». Вспомни и понеси терпеливо крест Его.

Другой крест, который принимает новопостриженная монахиня, надевается на грудь ее, на сердце. Это крест нестяжания. Сердце наше много мятется, много заботится, волнуется, и на него у монахини накладывается крест для того, чтобы сердце ее отныне не заботилось, не волновалось, а всецело услаждалось преданностию в волю Божию. Крест на груди пока­зывает, что теперь ее сердце все целиком отдано в жертвуГосподу. И соединен этот крест с первым крестом послушания четырьмя шнурами, четырьмя поясами в честь четырех Евангелистов, в знак того, что эти обеты, эти кресты послушания и нестяжания не выдуманы, как говорят любомудрые века сего, а истина Евангельская.

Третий крест дается монахине со свечкой зажженной. Этот крест не надевается ей ни на грудь, ни на спину, а дается в руки. Монахиня держит его только в момент пострига и в те незабвенные пять дней, когда она просидит, подобно Марии Евангельской у ног Спасителя, пребывая неотходно в храме и сподобляясь ежедневно Причастия Святых Живо­творящих Таин Христовых. А потом она отнесет его к себе в келлию, поставит в божницу, затеплит лампаду и будет хранить, как величайшую драгоценность до того часа, когда ей дадут этот крест при последнем издыхании в ее уже холодные руки. Что это за крест, как величайшая святыня даемый монахине при постриге и с которым ее хоронят? Крест этот полит многими кровьми и потом подвижников и подвижниц — это обет чистоты и целомудрия. Вспомните слова пострига: «Сохраниши ли себя в чистоте и девстве даже до смерти?» О, Господи, я человек есмь, плоть ношу, как дерзну взять я этот крест, эту величайшую святыню?

Чистота в очах Божиих выше всех подвигов. Это драгоценная жемчу­жина, это белоснежная лилия, которую принес архангел Гавриил Деве Марии в день Благовещения. Лилия эта настолько нежна, настолько бела, что малейший ветерок, малейший помысл уже оставляет на ней пятно. Митрополит Филарет, который столь много сделал для созидания этой святой обители, говорил: «Брак рождает человека, и только девство одно было способно родить Богочеловека». Сама Пречистая Дева, Высшая Небес и Чистшая Светлостей солнечных, положила начало девству.

Вот те три креста, которые даются монахине при постриге вдобавок к крестильному кресту — это три великие данные ею обета.

Еще отличительная одежда монахини — мантия. Все остальное есть у инокини, нет только трех крестов (потому что она не давала еще тех обетов) и мантии. Мантия — это длинная одежда, которая не позволяет быстро двигаться, не дает нам возможности делать резкие высокомерные движения. Мантия как бы стесняет нас. Она и есть образ глубочайшего смирения и указывает, при каких условиях можно донести те три креста монашеских: покрой их мантией смирения. Смирись пред Господом, пред всеми людьми, скажи Богу: «Я прах и пепел. Без Твоей воли, Господи, помощи, без Твоей всесильной благодати — я ничто. Без Тебя я не дерзнула бы и прикоснуться к святым тем крестам, но на Твою помощь уповая, я беру их и понесу». Смирись не словом только, но и всею душою твоею, сотри себя пред Господом в порошок, в прах, смирись пред сестрами и считай всех, как говорят Святые отцы, ходящими по облакам и только себя одну пресмыкающейся по земле. Когда ты так смиришься до самой глубины души своей, тогда дерзай взять эти кресты монашеские и крепко держи, когда ветер искушений будет вырывать их из рук твоих.

Положи на сердце твое лучше умереть в этой брани, чем выпустить хотя один из данных тебе Господом крестов. И чем больше потерпишь ты искушений, тем все ярче и ярче будет вырисовываться на крестах твоих образ Сладчайшего Жениха твоего — Господа нашего Иисуса Христа, Который и будет утешать, веселить сердце твое утешением Св. Духа.

Сам Господь да умудрит вас в брани этой, Сам да поможет вам до­нести кресты эти святые до дня Страшного Суда Своего. Аминь.

БЕСЕДА ВТОРАЯ

[Одеваясь в ризу спасения и в броню правды, в ограждение от всякой неправды, со всегдашним отсечением своей воли и своего мудрования, в памятование смерти, имея себя распятым миру и мертвым на всякое злое дело, но готовым во всякое время на добродетель ради Господа.]

В сегодняшней беседе моей с вами расскажу я вам об одном велико­лепном дивном саде. Сад этот окружен стеной и стоит как на фундаменте на четырех драгоценных камнях. Первая большая стена расписана чуд­ными рисунками, дивными картинами. Глаз от нее не оторвешь. За ней идут еще семь стен, потом четырнадцать, а задняя стена темная, таин­ственная, непонятная для нас, красками и узорами исписана она.

Ворота ведут в этот сад. Ворота эти очень низкие, но в тоже время и высокие. Чтобы пройти в них, нужно очень наклониться. Но чем ниже наклоняешься, тем выше потом поднимешься. И над этими св. вратами горит неугасимая лампада. Когда пройдешь те св. врата и войдешь в сад, ты увидишь три чудных дорожки, три дивных тропинки, которые ведут вглубь сада. Когда пройдешь ты по этим тропинкам, то увидишь, что они усыпаны мягкими цветами. Мягко, приятно идти по ним. Пройдешь несколько шагов и стопы твои начнут ощущать острые шипы, колючий терновник, который растет на этих тропинках, но если ты дашь себе труд претерпеть боль от этих шипов и дойдешь до конца этих дивных доро­жек, то увидишь три райских дерева, которые растут по одному в конце каждой этой тропинки. Чудные эти деревья, благосеннолиственные, под сенью которых можно отдохнуть. И растут на них плоды необыкновен­ные, райские, благоуханные и сладкие на вкус.

В саду этом дивном разбита клумба, и на ней растут три райские розы, благоухание которых освежает не только весь организм, но обновляет душу и сердце человека. Если пойдешь ты дальше и будешь внимательно прислушиваться, то услышишь пение не земного, а небес­ного соловья, который разливается на 20 ладов и на 150 трелей. Див­ный животворящий источник журчит в этом саду, николиже не оскудевающий, никогда не высыхающий, и чем ты больше будешь пить из него, тем он будет журчать еще сильнее, течь еще обильнее. От этого источника исходят три ручейка.

Вот какой чудный дивный сад описал я вам. Что он изображает? Вы, наверное, уже догадались. Изображает он то здание, которое мы с вами носим. Сад этот дивный — монашество. Стоит он как на фундаменте, на четырех драгоценных камнях — это четыре Евангелиста. Св. Евангелие это указывает, что монашество основано на св. Евангелии, а не выдумано, как говорят умники века сего. Нет в Евангелии слова «монашество», но о сущности его говорится очень много: «Аще, кто хощет по Мне идти, да отвержется себе, возьмет крест свой и по Мне грядет». Вот и монаше­ство. Или слова: «Аще кто любит отца или матерь, или сестер, или бра­тьев паче Мене, несть Мене достоин».

Св. первоверховный ап. Петр от лица всех св. апостолов сказал Господу: «Се мы оставихом вся и вслед Тебе идохом». Св. апостолы — это первые монахи. Идя за Господом, они оставили всех. У некоторых были жены, они их оставили; имения оставили и предались в полное послушание Господу своему Иисусу Христу. В своей жизни они исполнили те три обета, которые даем все мы. Св. Евангелие — это фундамент, это те четыре драгоценных камня, на которых стоит дивный сад монашества. И каждому монаху и монахине, каждой послушнице вменяется в обя­занность каждый день прочитывать, хотя бы по одной главе Евангелия. Каждый день она должна держать его в руках и смотреть на него, и не только смотреть, но и в сердце иметь те драгоценные четыре камня.

Дальше: первая большая стена, исписанная необычайно красивыми картинами, — это книга Деяний св. Апостолов. Дивные жития, дивные там картины — очей не оторвешь. Затем идут семь стен — семь собор­ных посланий и четырнадцать посланий св. ап. Павла, этого монаха про­поведника языков. И далее, таинственная темная стена с непонятными таинственными рисунками — это Апокалипсис, Откровение св. Иоанна Богослова.

Св. ворота, ведущие в этот сад, — это врата Христовы, врата смире­ния. Тесные они, низко надо наклоняться, чтобы пройти, даже пролезть в них, но и высокие они, ибо чем ниже наклонишься, тем потом выше поднимешься, в противоположность вратам дьявольским. Они широкие и пространные, но чем выше поднимаешься, проходя в них, тем ниже упа­дешь, даже до ада. Над этими св. вратами горит неугасимая лампада: это молитва монашеская. Три дивные тропинки, которые представляются твоим очам, как только ты пройдешь св. ворота, это три обета монаше­ские: первая дорожка — послушание, вторая — нестяжание, третья — целомудрие.

Когда вступает человек в св. обитель, большая ревность бывает у него идти этими тропинками: буду все делать, буду все терпеть, только возь­мите меня в св. обитель, на все бывает готов, всего себя целиком прино­сит в жертву Господу. Но проживает год-два, и начинает остывать, приходят искушения. Чем дальше идет подвижник по этим святым дорожкам, тем ветры вражьи начинают дуть сильнее и мягкие цветы на пути ее заменяются острым терновником. Блаженна ты будешь, если перетерпишь боль и дойдешь до тех райских деревьев, что растут в конце каждой из этих тропинок. Но часто случается, что идет человек, пока на пути его цветы, а как только начнут уязвляться стопы его острым терновником, он не выдерживает и убегает. И, увы, много таких случаев! А надо терпеть до конца, иначе не вкусишь ты тех сладких райских плодов. Много шипов на этих тропинках, но я вам назову только несколько из них.

На дорожке послушания один острый шип будет постоянно уязвлять твои ноги. Это ропот и непокорство. А на дорожке нестяжания — это многопопечительность, забота о хлебе насущном и непредание себя в волю Божию. На дорожке целомудрия особенно много шипов, которые будут ранить не только стопы твои, но и руки. Шипы эти так велики, что, вонзаясь тебе в ноги, они проникают в самую глубину твоего сердца, в самые его сокровенные изгибы и тайники, и до того уранивают его, что сердце это все истекает кровью. Вонзаются эти шипы и в голову, и в ум подвижника, идущего по тропинке целомудрия, в виде нелепых помыслов, которых не хочет монахиня, но которые сплетаются в виде тернового венца на главе ее и даже когда она приступает к св. страшным Животво­рящим Тайнам Христовым.

Трудно идти по этим св. дорожкам, но если ты побежишь по ним, ве­домая Ангелом хранителем, ведомая молитвами отца своего духовнаго, старицы своей, если достигнешь дорожки послушания, то узришь там чудное дерево, под ветвями которого ты можешь отдохнуть: обвяжешь листьями его свои израненные ноги, и они в тот час же исцелятся. На дереве этом растут три сладких благоуханных плода. Блаженна ты бу­дешь, когда вкусишь от них. Первый плод — внутрь себя смотрение или внутрь себя пребывание. Эта добродетель достигается только подвигом св. послушания, через постоянное отречение своей воли, через постоянные поправки, постоянное отложение своих собственных деланий. Второй плод — самоукорение. Вкусивший его так глубоко входит в себя, что даже не видит чужих грехов. Ему открывается вся глубина его собствен­ной души. Третий плод необыкновенно сладкий—это мир душевный. Мир, о котором мы молимся после принятия св. Христовых Таин, в благословенной молитве, чтобы Таины святые были нам в мир душевных наших сил. Этот мир открывает в душе нашей то, о чем говорил Спаси­тель: «Царство Божие внутрь вас есть». Этот мир уводит подвижников в затворы, и они жили там, не видя лица человеческого.

На древе в конце тропинки нестяжания тоже найдешь ты дивные пло­ды. Первый плод — полная безпопечительность, и второй — полная преданность в волю Божию и надежда на Бога. Уверенность в том, что бы с тобой ни случилось, Бог тебя не оставит. Пусть ты останешься в одном хитоне, в котором постриглась и не усумнись: Господь тебя оденет и прокормит. Знай, что после того, как ты трижды распростиралась, сравнила себя пред Господом с грязью, с прахом земным, молясь Богу словами: «Объятия Отча отверсти ми потщися», — Господь, как о доче­ри Своей, забоится о тебе и не выпустит из Своих Отчих объятий, если ты сама не вырвешься своим презорством и ропотом против Него.

На древе, что растет в конце тропинки целомудрия — один плод, о котором говорил Спаситель в заповедях блаженства: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Богозрение вот тот сладчайший плод, который вкушает подвижник или подвижница, когда пройдет великотруд­ный и тернистый путь целомудрия. Пусть придешь ты вся израненная, кровию облитая, но блаженна ты будешь, когда вкусишь от того сладкого плода Богозрения. Батюшка преп. Серафим еще здесь на земле вкушал этот плод: зрел Господа Иисуса телесными очами, грядущего во время Божественной литургии и благословляющего всех в храме. Вот те плоды, которых достигает подвижник, пройдя три тернистых дорожки обетов монашеских: внутрь себя пребывание, самоукорение, мир душевный, преданность в волю Божию, полное упование на Него и блаженное Богозрение.

А те благоухающие розы райские, что растут в том саду, благовоние которых должна монахиня ощущать ежедневно, иначе она будет ощущать зловоние вражие — это три канона: Спасителю, Божией Матери и Анге­лу хранителю. Эти каноны должна прочитывать ежедневно каждая мона­хиня, каждая послушница, потому и положено вычитывать их на вечерне в храме, а кто не может присутствовать в храме, должен прочитывать их дома, опускать их иногда только, будучи задержан в храме, на послуша­нии и то с великим опасением.

Соловей, что поет в этом дивном саду, разливаясь на 20 ладов и 150 трелей — это св. Псалтирь св. Пророка Давида. 20 кафизм — 20 ладов, 150 трелей — это 150 псалмов. Эти псалмы пели во вся дни Св. отцы в пустыни, не читали, а пели их нараспев, прислушиваясь ушами сердца и слухом души к этому чудному пению райского соловья.

И, наконец, приснотекущий животворящий источник, что журчит в этом чудном саду — это непрестанная молитва Иисусова: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную». Тихое журчание ручейка этого заглушает вой диавольский. И подвижник, вкусивший от этого источника, уже ничего не устрашится.

Рассказывается об одном старце, как послушник спросил его: «Авва, а что ты сделаешь, если нападут на нас разбойники?» Старец ответил: «Не только если нападут разбойники, но если я увижу, что небо падает и земля разверзается, то и тогда я не убоюсь, останусь сидеть в своей келлии». О сем имени Господь сказал: «Именем моим бесы ижденут, языки возглаголют новы, змия возьмут, аще и что смертное испиют, не вредит им». И укрепленные именем этим, св. подвижники, при всех кознях, при всех страхованиях вражиих, оставались непоколебимыми. Один подвижник говорит о себе, что когда ходит летом и весной в поле и слышит журчание ручейка, то сердце его поет вместе с ним: «Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного». И солнце поет эту же дивную песнь. И в поле каждая былинка, и в небе каждая звезда поет: «Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». И уходили св. подвижники и св. подвижницы в пустыни, чтобы слушать там, среди тишины природы, это чудное пение и с ним сливаться в одну песнь, в одну хвалу Господу своему. Дьявол устрашал их страшными призраками, показывая им целые полчища, которые шли на них, пред­ставляя им, что келлия их уже сметена и щепка на щепке лежит, но то тихое журчание источника молитвы Иисусовой заглушало вой дьяволь­ский, и св. подвижники на все эти страхования отвечали словами Проро­ка: «Аще восстанет на мя полк, не убоится сердце мое». Источник этот журчит и днем и ночью и поет свою чудную песнь: «Аз сплю, а сердце мое бдит». Бдит в этой молитве Иисусовой, в этом вечном стремлении к сладчайшему Господу Иисусу Христу. Немощны мы, и не можем сразу пить из этого источника непрестанной молитвы Иисусовой, опаляет он. Вот Св. отцы и провели от него пять ручейков, пять золотых трубочек, через которые мы приобщаемся тому животворящему приснотекущему источнику. Это св. пятисотица монашеская. Всю необъятность, всю ширь непрестанной молитвы Иисусовой они сократили до 500 молитв, из кото­рых только три Сладчайшему Господу Иисусу, четвертая Божией Матери и пятая Ангелу хранителю и всем святым. Только приучивши себя к ней, только через эти пять ручейков можно вкусить от того живого источника непрестанной молитвы Иисусовой.

Вот этот дивный сад — наша жизнь монашеская. Желаю вам и ва­шими молитвами себе, идти безбоязненно по тем трем тернистым тропин­кам обетов монашеских, достигнуть и вкусить сладких плодов, что растут на деревьях в конце этих тропинок и приобщиться приснотекущему и николиже оскудевающему источнику непрестанной молитвы Иисусовой, непрестанного устремления души и сердца нашего к Господу нашему Иисусу Христу, Ему же слава во веки. Аминь.

БЕСЕДА ТРЕТЬЯ

В ныне наступившей Неделе о блудном сыне среди многих умили­тельных песнопений пелись в стихирах на «Господи воззвах» следующие слова: «Господи, ветром благоутробия Твоего развей плевы дел моих». Господи, ветром дуновения Твоего — милосердия Божия. Дует Он особенно могуче в св. Животворящих Тайнах Христовых: причастишься и проветришься, причастишься и очистишься, причастишься и из немощной крепкой станешь. Дует Он и во всех молитвах Церкви. Иногда несется Он, как сильный вихрь, и срывает всю скорбь с души нашей, как, например, в песнопениях св. Пасхи, когда поют «Христос воскресе», «Да воскреснет Бог», то тихо веет в «дыхании хлада тонка» в службе великопостной, а особенно в молитве Иисусовой. Молитва Иисусова, св. Пятисотница — это тихое дыхание Духа Божия. Вот св. Церковь и молится, чтобы Господь этим дуновением, этим ветром милосердия Своего развеял плевы, сор дел наших. Как все вещи, если мы относимся к ним нерадиво, покрываются сором, так и наши дела, покрываются сором греховным.

Возьми самое наше св. дело — св. послушание и увидишь, что и это св. дело, и эта св. икона тоже может настолько засориться, что трудно будет ее и очистить. Сор на деле св. послушания — это ропот. Когда человек настолько делается дерзким, что начинает вмешиваться в распо­ряжение Промысла Божия, начинает указывать Господу: «Зачем Ты, Господи, сделал так, а не так, зачем мне указал такой путь, а не иной», — эта пыль ропота настолько засоряет ему глаза, что он уже не видит перста Божия в жизни и указывает себе путь своим собственным перстом. Забывает он, что Промысл Божий бдит над ним с самого рож­дения и до смерти, и во всю вечность. Забывает слова Спасителя: «Не две ли птицы ценятся за самую малую монету, и то не упадут без воли Отца Небесного». Так как же ты дерзаешь спорить с Господом, дерза­ешь в своем ослеплении представлять Господу счеты: «Я-де прожила в обители столько-то, на трапезе столько-то, итого получить с Тебя, Господи, столько-то, а я не получаю. Почему так?» Что это за порядки? Вот ту постригли, ту к рясофору представили, а меня нет. Почему так? Какое это безумие, какая дерзость так вторгаться в Промысл Божий. Ропот этот не просто сор, а зола, которая поднимается со дна ада. Сатана сам горит в этом огне и бросает золой в лицо, в глаза монахини. Бойся этой ядовитой адской золы. Св. Василий Великий говорит: «Всех можно терпеть в обители: и падшего монаха со всякими немощами, одного нельзя терпеть — ропотника, потому что ропотник — дьявол». Эти слова сказаны не мною, а св. Василием Великим.

Был один монах, которого ропот довел до сумасшествия. Началось с того, что он стал роптать, почему его не постригают. Постригли. Почему его не сделали иеродиаконом, потом — почему он не игумен. А потом: почему он не архимандрит, не епископ, не митрополит, не патриарх. А в конце концов дошел до такого безумия, что стал роптать на Господа, почему его Господь сотворил человеком, а не ангелом. «Хорошо, — говорит, — ангелам на небе там, а я во плоти, поди-ка поборись. Почему я не ангел?» И сошел с ума. Вот как страшен ропот: он близок к хуле, к такому греху, который, по словам Спасителя, не простится человеку ни в этом веке, ни в будущем.

Если ты чувствуешь, что в душе у тебя поднимается этот дым, за­крывай скорей трубу — уста твои и не пускай этого угара в воздух св. обители. Разные пути жизни указывает Господь людям. Одним бла­гословляет жить в миру, других призывает в обитель и здесь каждый шаг его направляется по Его св. воле: и потому ропот, почему жизнь твоя идет так, а не так, почему одну постригают раньше, другую позднее, есть дерзкое вмешательство в дело Промысла Божия и распоряжение о тебе Царицы Небесной.

Так и на всяком деле может быть сор греховный. На деле молитвы сор тщеславия, когда ты молишься напоказ. Или, наоборот, леность и нерадение. Возьмем, наконец, любовь — это св. чувство. Спаситель сказал: «Любите друг друга». Сам Бог есть любовь. Но и это св. чувство враг засоряет, к нему примешивает свои плевелы. Это всякие нечистые привязанности, подружество в женских обителях, которые иногда выли­ваются в ненормальные уродливые формы, когда одна по другой скучает, воздыхает, млеет — это дьявольский сор на св. церковной любви.

Св. Церковь, приготовляя нас к подвигу св. поста, призывает нас проветрить все наши дела. И мы внимательно их пересмотрим, перестро­им, увидим, как они засорены, как много в них пыли и грязи. Есть одна чудная щеточка, которая счищает пыль со всех дел наших. Имя ей покая­ние. Вот и стараемся в настоящем св. посте усмотреть сор на наших делах и очистить их этой щеточкой покаяния.

«Господи, ветром благоутробия Твоего развей плевелы дел моих». Аминь.

Текст публикуется по книге: Женская Оптина: материалы к летописи Борисо-Глебского женского Аносина монастыря/сост. С. и Т. Фомины. М.: Паломник, 2007. С. 431-441